Катерина молча показала рукой на вешалку в прихожей, что, видимо, означало — раздевайся, и пошла за вазой. Она искала ее долго, так как не понимала, что делает. Наконец нашла, принесла в кухню, где он уже выгружал из пакетов покупки: какие-то немыслимые баночки, упаковки, коробочки.

Она молчала, а он болтал без умолку. Напялил на себя ее кухонный передник, завязки которого не сошлись у него за спиной, и принялся что-то готовить. Она села на краешек кухонного диванчика и молча наблюдала за всем происходящим.

— Где у тебя соль? — он забраковал мелкую, в солонке, по-хозяйски открыл дверцы шкафчика над плитой и откопал откуда-то серый кирпичик соли, которая была в доме исключительно на черный день.

Катерина прислушалась к тому, что он вещает.

— … женщины ни черта не смыслят в кухне! К мясу и рыбе их вообще подпускать нельзя — все испортят. И вообще, если мужчина что-то делает, что считается испокон веков женским — приготовление еды, например, или шитье с вязаньем, — то он делает это блестяще. Не зря же лучшие шеф-повара исключительно мужского пола, а искусство вязания пошло от мужчин, которые вязали кольчуги. Вот так…

И тут Катерина буквально отключилась. Хорошо, что она сидела, а то бы наверно упала. Очнулась от прикосновения холодного полотенца ко лбу:

— Что это со мной, а? — Катя попробовала встать, но сил не было.

— Сиди-сиди. У тебя, видимо, страшная температура. Все-таки простудилась. — Васильев снова намочил полотенце и, отжав его, приложил ко лбу Катерины. — Сейчас я тебя уложу в постель и буду лечить. Где у тебя лекарства какие-нибудь?

— Не надо в постель, — пискнула было Катерина, но он закрыл ей рот своей огромной лапищей.

— Молчи! Я не насильник и не злодей. Так получилось, что я захотел вернуться, и случилось это вовремя. Ну, давай, держись за меня, и поехали, — он поднял Катю легко, она прижалась к нему, и ей было очень спокойно с этим мужиком, огромным, как медведь.

В комнате он с трудом протиснулся между стоек с цветами:

— У-у! У тебя тут и прямо как на острове! Лианы, пальмы…

— Как тебя зовут-то? — вдруг спросила Катерина.

— А? Ах, да… мы же не познакомились, — он устроил ее на тахте, подложив под спину подушки. — Леха. Леха Васильев.

— А я — Катя, — просипела она.

— А я знаю, — весело сказал Леха Васильев. — Я много про тебя знаю.

— Откуда? — удивленно спросила Катя.

— От верблюда! — ответил он. — Не напрягайся. Болит голова?

Катерина утвердительно кивнула.

— Аптечка в кухне, такая коробка в столе. Посмотри, там что-то есть от температуры, — Катя откинулась на подушки. Ей и правда было очень плохо. Как же так? Вряд ли это связано с тем, что ее сбил на дороге Леха Васильев. Скорее всего простудилась она еще утром: ветер, снег, курточка на рыбьем меху терпением покрытая, сапожки на тонкой подошве, в каких покойников хоронят… Тьфу, дались ей эти покойники!

Болезнь навалилась так стремительно, что Катерина совсем не смогла есть. Чтоб не обижать Леху Васильева, она немного поковырялась вилкой в тарелке. Извинилась. Долго отнекивалась, когда он предложил ей выпить рюмку водки.

— Да у меня и нету ее, водки!

— У меня есть, — сказал он и покраснел. — Ну купил я водку на всякий случай. А вдруг бы ты меня не пустила, и мне бы пришлось до утра в машине просидеть?! Околеть бы мне там, что ли?!

— Ладно, не извиняйся. Неси водку.