Кроме того, ученые выяснили, что дикому животному, скажем, леопарду, вовсе не обязательно для нормальной жизни иметь территорию размером с индийский штат Ассам. Если, например, свободного леопарда кормить вдосталь и поить, он вообще никуда ходить не будет. Потому что — незачем.

Так наступил период камерного зоопарка, в котором большое место было отведено науке.

Но вот грянули семидесятые, и на удивление многих в зоопарках стали вырастать постройки, которые иначе как авангардными и не назовешь.

Медведей поселяли в бетонных кубах, лис в шарах, птицы сидели в сетчатых пирамидах. Спроектировать такое могли лишь люди, сильно увлекающиеся Кандинским и Малевичем.

Директора удивляясь тому, что вырастает в их зоопарках, но почему-то никак не могли повлиять на ситуацию.

В библиотеке Центра я обнаружил фотографию гиббона из Лондонского зоопарка, который висел на железной штуке, напоминающей решетку атомиума.

Ничего более ужасного я не видел никогда.

Только ум закоренелого абстракциониста мог совместить гиббона и атомиум.

Бетон несколько десятилетий оставался в зоопарках самым популярным строительным материалом. В то время посетители часто могли видеть медведя, который, часами стоя на одном месте, качался из стороны в сторону. Многие думали, что у него случилось огромное горе. На самом деле в однообразном движении животное пыталось хотя бы мысленно уйти из страшного окружения. Ходьба тигров вдоль решетки, объясняется тем же.

В восьмидесятых владельцы зоопарков будто бы наконец пробудились от кошмарного сна и ужаснулись содеянному. В это время в зоопарках появились чудо-мастера, которые могли так построить зимник или кормокухню, что они казались частью окружающего пейзажа. Служебные пристройки превратились в скалы, горы и холмы. Назывались те чудо-мастера «ландшафтными архитекторами».

На зоопарки стало приятно посмотреть.

У нас эти мастера пока что работают на некоторых дачах, имеющих отношение к газовой и нефтяной промышленностям.

— Для наших людей, — говорят директора отечественных зоопарков, — главное не внешность зоопарка, а его душа.

И они, конечно, правы. Душа наших зоопарков, то есть научные отделы и кружки юннатов, славятся далеко за пределами Родины.

Кое-где утверждают, что в таких условиях, как у нас, создать подобные отделы и кружки невозможно.

Но ведь создали!

Трудно даже подсчитать, сколько наших юных натуралистов, повзрослев, превратилось в кандидатов биологических наук и даже в докторов.

Сегодня в ненаших зоопарках новое поветрие — уход за животными там переводят на компьютерную основу.

— Это все хорошо, — возражают у нас. — Но зоопарк — это, прежде всего, духовные отношения. Сообщение души животного и души смотрителя. Где же душа у вашего компьютера? Мы, конечно, не Япония, но у нас свои традиции.

Странно доверять уход за животными машинам. Как можно животное с помощью компьютера любить?

Даррелл, которого можно назвать идейным наследником Карла Готфридовича Гагенбека и видным революционером в области зоодела, этого не понял бы. Не для того он, извините, создавал МЦОСРВ!

А создавал он его, кстати, вот как.

В восьмидесятых годах Даррелл организовал при Джерсийском зоопарке что-то вроде курсов повышения квалификации для смотрителей за животными и лесников.

Первым на эти курсы попал егерь с острова Маврикий, который на родине охранял невероятно редких розовых голубей.

Он постигал тонкости содержания исчезающих видов в течение года и оказался по завершении стажировки единственным мире человеком, получившим систематическое образование в этой уникальной области.