|
То есть я знаю, чего хочу, и хотела бы тебя попросить кое о чем, но мне кажется, теперь не время. Мы можем поговорить об этом потом? – Когда это «потом»? – возмутилась я. – На этом корабле ты пролила кровь моего отца! Тебе здесь не место! – И что ты собираешься делать? – Моник отчаянно испугалась и постоянно сглатывала слюну, будто борясь с тошнотой. – Ты ведь не бросишь меня там, где мне просто не выжить? – Нет, на необитаемый остров я тебя не высажу, хотя стоило бы. Но как только мы найдем место, где европейка может выжить, то там ты и останешься. Насколько я тебя знаю, не пропадешь. Поэтому если у тебя есть какие то пожелания – говори, только я не обещаю, что стану их учитывать. Моник часто закивала, но прежде чем ответить, напилась из фляги. У нее тряслись руки. – Может быть, мне не стоит даже об этом говорить… Но Кристин, я готова сделать для тебя что хочешь, если ты поможешь мне! Я готова убить, украсть – все, что прикажешь! Но мне очень нужно попасть в двадцатый век. – Это еще что за глупости? – опешила я. – Постой… Ты за Отто там долги отдавать собираешься или не пустить его в плавание? Зачем? – Нельзя не пустить его в плавание, Я обреченно покачала головой Моник. – Есть вещи, которые нельзя изменить. Ведь тогда мы не встретимся, а это сделает всю мою жизнь бессмысленной. Кристин, Отто предал свое отечество, свой фатерланд ради меня и тем погубил себя самого. Я должна оказаться там, чтобы хоть чем то помочь его родине. Тем, кому он верил. У Отто были идеалы, Кристин! Он был порядочным человеком, человеком долга. Не таким, как я. И я хочу помочь его делу. А еще там осталась его мать, которую он очень любил и часто вспоминал. Он говорил, что был бы счастлив познакомить меня с ней… Но все вышло не так! Бенёвский меня просто использовал. – И мне тебя ни капельки не жаль, – честно призналась я. – А этот фатерланд, насколько я понимаю, принес людям немало бед. Да и что ты сможешь для него сделать? Я уже не говорю о том, как была бы счастлива мать Отто тебя увидеть и выслушать твою историю. Думаю, на порог бы не пустила, приняла за мошенницу. Кем ты, в общем то, и являешься. Моник поникла головой, а потом вдруг запустила руку в карман и извлекла маленькие золотые часы на ремешке. – Это их семейная реликвия. Все мужчины в семье были моряками, и все носили эти часы. Я хотела бы вернуть матери Отто хотя бы их. Кристин, ведь ты можешь для меня это сделать! Он говорил, что остров Оук в его время находится недалеко от города! Я бы добралась, мне только оказаться там – и все! – Забудь и думать! – я поднялась и пошла прочь. – Ты с нами до первой стоянки, где я смогу тебя оставить с чистой совестью! У нас и, правда, осталось не так уж много «поворотов» на Ключа, Дюпон прав. И в двадцатом веке Подземелье стало еще старше, пользоваться им опаснее. Это не говоря уж о том риске, которому я подвергну корабль и команду, отправившись в век железных подводных кораблей и летающих по воздуху машин! – Кристин! – она пошла за мной. – Есть еще кое что, если это тебя не убедит, то… – Не убедит! – крикнула я, не оборачиваясь. – Не хочу тебя видеть и слышать! Поднявшись на палубу, я встретила Клода. Он смотрел насмешливо, и я поняла, что была еще одна причина, по которой я хотела избавиться от Моник. Когда то они с Клодом были слишком близки, в самом простом смысле. И мне это не нравилось. – Где Бартоломеу? – нашлась я, чтобы не заводить разговора на опасную тему. – Я подумала, что и правда лучше показать ему карту. Может быть, вспомнит что то интересное. Легенду какую нибудь, или еще что нибудь. – Так вот зачем ты ходила в трюм? Бартоломеу на баке, пьет с Моррисоном ром и травит байки. Я позвала португальца, и вместе с Клодом мы вернулись в мою каюту. |
