— После того, что ты мне подарила минувшей ночью, я способен на все. Если б сам Господь Бог предложил мне посетить Небеса, я отыскал бы подходящую лестницу и забрался туда.

Бьянка видела в нем мечтательного ребенка и одновременно — взрослого, умного, решительного мужчину, способного отвечать за свои слова и поступки.

Андреа убедил ее остаться в гостинице. Сам же привел себя в порядок, тщательно оделся, взял паспорт Дамиана, вышел на улицу, остановил экипаж и сказал извозчику:

— В Матиньонский дворец!

Когда он очутился перед решеткой, за которой виднелось величественное здание, похожее на корабль, плывущий по зеленым волнам лужаек, его охватила не просто робость, а откровенный страх. Он долго бродил вокруг, бродил до тех пор, пока его не остановил офицер, вероятно, из числа охраны.

— Что вам здесь нужно? Кого вы ищете?

Андреа вытащил паспорт и протянул ему.

— Я прочитал объявление в газете — о том, что меня разыскивает герцог Ришелье, но я не уверен, что это правда, потому не решаюсь войти.

— Подождите здесь, — сказал охранник и ушел.

Ожидая его возвращения, Андреа всерьез подумывал о том, не сбежать ли ему, не вернуться ли обратно в гостиницу, к Бьянке, и забыть о том, что он собирался сделать.

Он никогда не совершал поступков, которыми стоило бы гордиться, по сути, вся его жизнь свелась к тому, чтобы поднимать и опускать тяжелые весла. Едва ли то, что он собирался сделать сейчас, стоило больших усилий!

— Идите за мной, — вернувшись, сказал офицер, — вас действительно ждут.

Андреа пошел за ним к светлому зданию с высокими стрельчатыми окнами, зданию, в котором обитали люди, чьи имена будут вписаны в историю.

Ему чудилось, будто он видит сон: достаточно похлопать себя по щекам, и наступит пробуждение. Ему хотелось расхохотаться, начать скакать по траве, сделать что-то нелепое, дабы разрушить наваждение и вернуть себя в действительность.

Андреа, чьи закованные в кандалы ноги десять лет ступали по дереву и булыжникам, поднялся на изящное каменное крыльцо, прошел широким коридором по толстому персидскому ковру вслед за безмолвным лакеем и вошел в услужливо распахнутую резную дверь.

Белая обивка стен комнаты, разрисованная золотыми лилиями, напоминала усыпанный солнечными бликами снег. Теплые тона мебели, воздушные занавеси придавали величественной обстановке налет непринужденности, простоты и уюта.

Андреа принял секретарь герцога, Бертран Курье, человек, чьи воспитанность, деликатность и внутренняя сила соответствовали и его должности, и обстановке дворца.

Андреа чувствовал, что вот-вот растеряет последние капли решимости. Он казался себе маленьким и жалким. Совсем недавно любой надзиратель самого низшего ранга был его начальником; в течение десятка лет ему внушали, что он — ничтожество, недочеловек. Это делали не только охранники, но и товарищи по несчастью: стоило вспомнить Гастона Мореля!

— Простите меня, — промолвил Андреа, сжимая в кулак остатки воли, — я не знаю, как себя вести. Я никогда не бывал в таких местах и не обучен этикету.

К его удивлению, собеседник доброжелательно произнес:

— Не смущайтесь. Если вы Дамиан Леруа, нам известно, как вы воспитывались.

В его тоне звучал скрытый вопрос, и Андреа протянул документы.

— Да, это я, — сказал он и понял: что бы ни случилось дальше, отступать будет некуда.

— Присаживайтесь, ваше сиятельство, — пригласил Бертран Курье, и когда Андреа осторожно опустился на стул, продолжил: — Его светлость герцог Ришелье делает все для того, чтобы вернуть старой знати господствующее положение в стране и восстановить былые привилегии. Имя вашего отца, Гийома Леруа, графа де Лотрека, находится в верхней части списка тех, кто не только пострадал от наполеоновского режима, но и храбро боролся с ним.