– Эх вы, господа! господа! ветер у вас еще все в голове-то ходит, – проговорила в ответ мне Ида Ивановна. – Нет, в наше время молодые люди совсем не такие были.

– Какие ж, – спрашиваю, – тогда были молодые люди?

– А такие были молодые люди – хорошие, дружные; придут, бывало, вечером к молодой девушке да сядут с ней у окошечка, начнут вот вдвоем попросту орешки грызть да рассказывать, что они днем видели, что слышали, – вот так это молодые люди были; а теперь я уж не знаю, с кого детям и пример брать.

– Это, – говорю, – кажется, ваша правда.

– Да, кажется, что правда; сами в примерах нуждаетесь – садитесь-ка вот, давайте с горя орехи есть.

Ида Ивановна двинула по подоконнику глубокую тарелку каленых орехов и, показав на целую кучу скорлупы, добавила:

– Видите, сколько я одна отстрадала.

– Ну-с, рассказывайте, что вы поделывали? – начала она, когда я поместился на другом стуле и вооружился поданной мне весовой гирькой.

– Скучал, – говорю, – больше всего, Ида Ивановна.

– Это мы и сами умеем.

– А я думал, что вы этого-то и не умеете.

– Нет, умеем; мы только не рассказываем этого всем и каждому.

– А вы разве все равно, что все и каждый?

– Да-с – положим, что и все равно. А вы скажите, нет ли войны хорошей?

– Есть, – говорю, – китайцы дерутся.

– Это все опять в пользу детских приютов? – умные люди.

– Папа, – говорю, – болен.

– Папа умер.

– Нет, еще не умер.

Ида рассмеялась.

– Вы, должно быть, – говорит, – совсем никаких игр не знаете?

– Нет, – говорю, – знаю.

– Ну, как же вы не знаете, что есть такая игра, что выходят друг к другу два человека с свечами и один говорит: «Папа болен», а другой отвечает: «Папа умер», и оба должны не рассмеяться, а кто рассмеется, тот папа и дает фант. А дальше?

– Дальше? – дальше Андерсена сказки по-русски переводятся.

– Ага! то-то, господа, видно без немцев не обойдетесь.

– Он, спасибо, Ида Ивановна, не немец, а датчанин.

– Это – все равно-с; ну, а еще что?

– Выставка художественная будет скоро.

– Не интересно.

– Неф, говорят, новую девочку нарисует.

– Пора бы на старости лет постыдиться.

– Красота!

– Ужасно как красиво! Разбейте-ка мне вот этот орех.

– Истомин наш что-то готовит, тоже, кажется, из мира ванн и купален.

Ида улыбнулась, тронула меня за плечо и показала рукою на дверь в залу. Я прислушался, оттуда был слышен тихий говор.

– Он у вас? – спросил я полушепотом.

Ида молча кивнула головою.