Для многих из них война стала вдруг личным, персональным делом — один потерял дружка, другой видел, как крауты дрались из-за трофеев и отрезали у трупов американских парней пальцы с кольцами, как расстреливали пленных, как прикалывали штыками раненых. Всех опалила своим смрадным дыханием настоящая война, и многие задумались впервые о том, какую войну они вели, во имя чего, с кем.
Из книги Джона Толанда «Бой»
«В Арденнах появился новый джи-ай.
Исчез добродушный, довольно беспечный, беспредельно самоуверенный джи-ай, который знал только одну победу за другой с тех пор, как высадился в Нормандии; который знал, что его всегда хорошо оденут, накормят и поведут в бой… С 16 декабря он имел всего несколько дней той всесокрушающей воздушной поддержки и прикрытия, к которым так привык, его одежда не была морозостойкой, его ноги гнили от окопной болезни, его танки оказались в меньшинстве, сплошь и рядом его машины выходили из строя вследствие холода, снега и труднопроходимой местности.
Он узнал холод и голод… Он только что пережил унизительную серию отступательных боев. Он узнал вкус поражения.
Но он усвоил горькие уроки, которые уже начали приносить плоды. В этой первой значительной зимней битве, которую вели американцы, он узнал, что раненые быстрее умирают на морозе. Он узнал за эти несколько недель, что холод — это враг жизни и с ним надо бороться… Следовало несильно растирать замерзшие пальцы, уши, нос, чтобы восстановить кровообращение. Растирать тело снегом — опасно, это часто приводило к гангрене… Они научились тому, о чем всегда знали бродяги и люди периода депрессии, — что бумага прекрасный изолятор. Несколько листов газеты, обернутых вокруг груди меж двух рубашек, служили буфером против самого свирепого ветра. Жевать снег можно было только в очень небольших дозах, иначе простуживался желудок. Танкисты убедились, что их большой друг кальвадос превращался в большого врага на морозе. Потому что алкоголь выгонял тепло из тела наружу, что вело к смертельному обморожению.
Они узнали, что схваченный холодом металл запотевает, когда оружие вносят в теплое помещение, и быстро замерзает, когда его выносят наружу, поэтому все оружие и боеприпасы надо оставлять снаружи, укрыв от снега.
Они учились и большим урокам войны. Красить в белый цвет танки, чтобы они сливались со снегом, надевать белые плащи…
Но самой великой науке их научил враг — науке ненависти. Слухи о зверских казнях в Мальмеди, об убийстве мирных жителей в Ставлоте, Труа-Понне и Банде передавались из уст в уста, из части в часть. До Арденн джи-ай вел цивилизованную войну. Теперь он учился убивать врага без жалости и сожаления…»
Науке ненависти учился и Эрик. Есть отвратительная ненависть — расовая, национальная, религиозная. Но есть ненависть святая — ненависть солдата правого дела к палачу и убийце, насильнику и фашисту. Большой путь прошел Эрик в Арденнах. Когда он слышал о бомбежках мирного Мальмеди американской авиацией, о случаях, когда свои же войска стреляли друг в друга, он кипел негодованием и повторял одно и то же слово: «Снафу! Снафу!»
Виктор хотел вначале сам докопаться до значения этого слова. Но у него ничего не получилось, и он попросил Эрика объяснить его значение.
— Понимаешь, это наш военный сленг. Жаргон. Когда джи-ай хочет с возмущением сказать: «Ну вот! Опять наше обычное американское армейское безобразие и разгильдяйство!» — он говорит просто и коротко: «Снафу!» А пошло это слово от одного понятия в армейской кодовой таблице: «Снафу» — это первые буквы фразы «Ситуация нормальная полностью нарушена». Впервые этот акроним употребили в нашей армейской газете «Звезды и полосы», где печатались серии комиксов. Главным героем их является армейский тип по имени — ты догадался — снафу! Бомбят своих — снафу! Бьют своих — снафу! Подозревают своих в измене, в шпионаже — снафу! Тебе нужен пример? Все, что творится в Арденнах, — сплошное снафу!
Это словечко Виктору Кремлеву суждено было запомнить на всю жизнь. |