«Вот бы бесшумку сюда», — не раз вспоминал Виктор патроны с зелеными носами партизанской винтовки-бесшумки, которая позволяла им почти без звука снимать немецких часовых.

Вечером американские самолеты навесили над лесом огромные люстры светящих авиационных бомб. Калейдоскопически мельтешили тени деревьев, земля тряслась от взрывов. С сосен и елей падали тонны снега. По шоссе тянулись бесконечные колонны машин с выключенными фарами. Когда гасли осветительные ракеты, в лесу становилось темно и тихо, как в могиле. Но вскоре опять в поднебесье зажигались «рождественские елки», и снова рвались бомбы в лесу, и снова кружились в кошмарном хороводе тени Арденнского леса.

Взяв компас и трофейную карту, Виктор сориентировался при свете ракет: американцы бомбили за лесом деревню Буллинген, города Мальмеди, Ставелот, Аахен.

Виктор и Эрик несколько раз за ночь создавали панику на шоссе, обстреливая сверху, с холмов ползущую колонну. Перепуганные интенданты палили куда попало в темноту, а Виктор и Эрик, перейдя на новое место, снова открывали огонь по ветровым и боковым стеклам автомашин, по бензобакам, моторам. На одном повороте краутам пришлось тушить пожар, а затем убирать с помощью лебедки обугленные останки тяжелого грузового бюссинга. В другом месте «тигр» сметал с дороги намертво сцепленные в потемках грузовики с мостовым оборудованием.

Фельдмаршал Модель совещался с генералом Хассо фон Мантейфелем.

Ум у Моделя был аналитический, холодный, чуждый восторгам и прочим эмоциям. Взвесив все и вся, он разуверился в успехе плана Гитлера. Начать наступление немцы смогли. Но удастся ли им устроить противнику новый Дюнкерк? В это не верит Рундштедт. Старик устал и ни во что не верит. Ему под семьдесят, он называет «мальчиками-маршалами» Роммеля и Моделя, которым по 54. Роммель мертв. А он, Модель, тоже устал. Восточный фронт кого хочешь вымотает. Зато опыт этого фронта дает ему огромное преимущество над Эйзенхауэром, Монтгомери, Брэдли, Паттоном…

План фюрера был, может быть, гениален, если бы фюрер дал ему, Моделю, достаточно сил для его выполнения. Но сил этих нет и в помине. Их перемололи русские на Востоке. Их не заменишь пылом, рвением, энергией, жаждой славы. Значит, всех их ждут поражение и позор. Все идет прахом.

С каменным выражением лица слушал он бодрого, увлекающегося Мантейфеля. Барон еще год назад командовал дивизией, а теперь его армия тщится взять Брюссель!

— Фюрер прав! — говорил Мантейфель. — Это наш единственный шанс. Нокаутируем дядю Сэма и Джона Булля и тогда займемся на Востоке дядей Джо! Да, маловато у нас силенок. Давид против трех Голиафов! Фланги уязвимы, плохо с боеприпасами и горючим. Но ами мы крепко дали! Как они драпали! И сегодня мои люди захватили в плен группу воздушных десантников из восемьдесят второй дивизии генерала Гэйвина. — Мантейфель тяжело вздохнул: — Если бы только не их полное превосходство в воздухе. Мощные резервы в Англии и во Франции. А мы выскребываем донышко бочки. До Брюсселя я так же не дойду, как Дитрих до Антверпена. Четыре года в русской мясорубке. Но мы еще можем отсечь аахенский выступ!

— Даже наш план-минимум, — бесстрастно возразил Модель, пожевав бледные, тонкие губы, — обескровит нас. Надо было беречь силы для активной обороны, для защиты рейха на линии Зигфрида за Рейном…

— У меня с Дитрихом всего было восемьсот танков в начале наступления. Англо-американцы кричат, что у нас здесь больше танков, чем было на Курской дуге. Это пропаганда. Но почему-то ей верит наше верховное командование, хотя отлично осведомлено о наших действительных силах. Странный самообман, какой-то самогипноз. Нас уверяли, что горючего будет вдоволь — где оно, это горючее?

Модель молчал.