Виктор хорошо помнил этот отчаянный прорыв из котла на Днепре. К сожалению, он принял в нем участие по долгу разведывательной службы, состоя начальником штаба власовского батальона. Ни за какие коврижки не хотел бы он снова пережить такой прорыв. Немцы-то получили по заслугам, а он, спрашивается, за что принял от своих такие адские муки?..

— Так, значит, нет тут партизан? — снова спросил Виктор.

— Была другая группа, с рацией, но и ее уничтожили эсэсовцы.

— С рацией?!

Черт возьми! Вот бы по этой рации передать Центру сведения о теплой компании, свившей себе гнездо в Мейероде!

— А вы не знаете, как далеко продвинулись немцы?

— Судя по сводкам берлинского радио, до восьмидесяти километров на запад от нашей деревни.

— Знаете ли вы о местах, где американцы бросили оружие?

— В нашем лесу, там, где сходится шесть дорог, расположен большой артиллерийский склад. Это в двух километрах к югу. Американцы свезли туда снаряды еще в сентябре, на целую армию хватит.

— Сколько зениток в деревне и ее окрестностях?

— О, очень много! От ста пятидесяти до ста семидесяти. Почти все — восьмидесятимиллиметровые. За два дня зенитчики сбили около двадцати американских и английских самолетов, но и сами потеряли около пятнадцати пушек.

В основном зенитки прикрывают нашу деревню и шоссе Сен-Вит — Мальмеди и Сен-Вит — Шонберг. Кроме этих дорог, у нас есть еще пара второстепенных дорог похуже, ими тоже немцы пользуются, очищая их снежным плугом.

— Покажите мне эти дороги вот на этой карте.

Виктор сразу сообразил, что под удар следует поставить именно эти две второстепенные дороги — две главные перекроет авиация союзников. Дороги пересекают лес — места для засад там найдется сколько угодно. В лесу — масса снарядов. Отлично! Может, и мины найдутся. Ну, держись, фельдмаршал Модель! Получишь ты подарки и к рождеству и к Новому году!

Старшая дочь хозяина четырнадцатилетняя Ева, сидя в углу горницы над учебником, смотрела во все глаза на ночных гостей. Виктор улыбнулся ей. Девочка ответила несмелой улыбкой.

— А у вас скоро каникулы в школе? — подошел к ней Виктор.

— Я, майн герр, — отвечала Ева, вскочив и сделав грациозный книксен.

— А что ты здесь зубришь? — Виктор взял из рук девочки учебник. — География! — Он полистал учебник, нашел карту Европы и, показав на маленький кружок, сказал: — А я вот отсюда.

— Из Москвы? — ахнула Ева. — Вы русский?

— Молодец! — шутливо проговорил Виктор. — Ставлю тебе пять!

В комнате стало совсем тихо. Только на кухне потрескивали дрова в печи да пыхтел на плите кофейник.

— Москау? — шепотом спросил Алоиз.

— Москау? — тоже шепотом, вставая, произнес Жан.

Жена Алоиза вышла из кухни и прикрыла дверь.

Алоиз торжественно подошел к Виктору, крепко пожал ему руку. За ним протянул руку Жан и, широко улыбнувшись, столько сил вложил в рукопожатие, что Виктор даже испугался за свои пальцы.

Эрик с удивлением наблюдал за ними. Ведь он ничего не знал об отношении простых европейцев, хлебнувших горя в оккупации, к Стране Советов и Красной Армии.

— Сталинград! — сказал Алоиз, еще раз от полноты чувств пожимая руку Виктору.

«Москва» и «Сталинград». Эти слова, известные теперь всему миру, звучали как боевой антифашистский пароль на всей захваченной Гитлером земле. Они были ответом на гитлеровский «новый порядок» в Европе, на дьявольский террор, на все эти аусвайсы и кенкарты, на полицейский час и бесчисленные налоги, на победные фанфары германского радио и скорбные колонны русских пленных на дорогах Европы, на кровь, пот и слезы поверженной в прах, покоренной и непокорившейся Европы.