На нашу немецкую землю Христос послал нам фюрера.

Мы в восхищении от него.

Началось все торжественно и благостно, а закончилось повальным пьянством от СС-оберстгруппенфюрера до последнего новобранца и ограблением винного склада, тремя пожарами и несколькими драками. По слухам кого-то из эсэсовцев Дегрелля даже убили. И очередь у «пуффа» — борделя на колесах марки «мерседес» — стояла всю эту «тихую, святую ночь» напролет, хотя у многих солдат гарнизона уже не было заветных пяти марок. Кавалеров Рыцарского креста всех степеней пропускали без очереди. Кому война, а кому…

…Генерал Паттон отметил в тот сочельник в дневнике, что ни он, ни высшие штабы по-прежнему не имели никакого понятия о целях Гитлера и его планах. «Мы ничего не знали о немецких ресурсах и несомненно переоценивали их, хотя я, по всей вероятности, грешил в этом вопросе меньше, чем большинство других».

«Великая заслуга квартирмейстерского корпуса, — писал в дневнике генерал Паттон, — была в том, что каждый солдат получил на рождество индейку. Фронтовикам роздали бутерброды с индюшатиной, а всем прочим — горячую жареную индейку. Я не знаю ни одну другую армию в мире, которая могла бы сделать подобное».

Да, ни индейкой, ни цыплятами-табака, ни другими яствами и деликатесами у нас на переднем крае не потчевали. Что верно, то верно. Но ведь и война у нас была другая — враг называл ее тотальной войной.

Паттон внес в свой дневник любопытную и знаменательную запись:

«В целом день был для нас не слишком удачным. Мы продолжали продвигаться вперед, но Бастонь мы еще не деблокировали… В этот день я первый и последний раз за всю войну в Германии и Франции попал под обстрел и бомбежку. Случилось это в тылу 4-й танковой дивизии. В налете участвовали два немецких самолета».

Хорошо, однако, быть генералом! Виктор Кремлев не помнил, сколько раз пришлось ему быть мишенью для Люфтваффе, а ведь он действовал в тылу врага, а не на фронте, где бомбили и обстреливали наших с воздуха куда чаще и сильнее. Потери советских генералов были, как известно, намного выше, чем в верхмахте, особенно в первой половине войны.

Генерал Паттон приехал на рождественский ужин в штаб генерала Омара Брэдли в Люксембурге. Был поздний вечер. Геринг не беспокоил. Брэдли разозлил Паттона, передав ему заявление Монтгомери. Этот британец сказал, что 1-я армия США не сможет после учиненного ей немцами разгрома наступать в ближайшие три месяца, а 3-я армия тоже слишком слаба, чтобы наступать по-настоящему. Поэтому ему следует отойти на линию Саар — Вогезы! Проклятье! Англичане хотят украсть у янки всю славу!

В сочельник даже Адольф Гитлер хотел мира. Вернее — перемирия, передышки на Восточном фронте. Он молил бога, чтобы русские не начали новое большое наступление. Не станут же они помогать тем самым горе-союзникам, которые так долго не спешили с открытием второго фронта, желая воевать «до последнего русского солдата». Пусть провидение сделает так, чтобы союзники перессорились, чтобы он, Гитлер, сначала успел добить англо-американцев на Западе, а потом — русских на Восточном фронте.

Как обычно выдавая желаемое за действительное, в этот вечер Гитлер заверил своего начальника генерального штаба генерала Гейнца Гудериана:

— Я не верю, что русские будут вообще наступать!

Вот она, интуиция гения, заткнувшего за пояс Наполеона!

В ночь на рождество, несмотря на завещанный Христом «мир на земле и в человецех благоволение», бои в Арденнах продолжались. В окопах на реке Маас, в стрелковых ячейках вокруг Бастони, на аэродромах во Франции, Голландии и Англии люди встречались, и прощались, быть может, навсегда, и поздравляли друг друга на разных языках с рождеством.