Привести обратно состарившегося кайзера Вильгельма II. из его голландского изгнания было исключено. Бегство в Голландию стоило кайзеру потери уважения, в том числе и среди монархистов; посадить его на трон ещё раз, что было бы особенно по душе лично Гинденбургу, представлялось невозможным.
Кронпринц со времени своего раннего возвращения в Германию стал частным лицом; в роли кайзера он также более не рассматривался. Его сыновья были молоды и неизвестны. Во всей Германии того времени был только один человек, который возможно мог взять на себя роль монарха: кронпринц Руппрехт Баварский. В качестве короля Баварии он вполне вероятно был бы очень любезен своим землякам. Но сделать его новым кайзером Германии означало бы связать реставрацию монархии также со сменой династии. Это казалось невозможным. Решение, которое в заключение было принято, состояло в том, чтобы тем временем вновь избранного — при помощи голосов его прежних противников — рейхспрезидента сделать правителем империи, то есть регентом подрастающих сыновей кронпринца. Но это с учётом возраста Гинденбурга не было бы решением на длительный срок, и на это также не решились пойти открыто. Так что нужно было провести государственный переворот, который опирался бы единственно на древнего Гинденбурга, причём оставалось неясным, как должно пойти дело после его кончины. И следовало произвести этот государственный переворот против сильного народного движения национал-социалистов, против всего, что ещё оставалось от республиканцев, и против также становившихся сильными коммунистов. Это было бы возможно только при применении военного насилия; следовало бы считаться со всеобщей забастовкой, с сильными волнениями справа и слева — и тут Шляйхер струсил. Он не хотел править против всех, и он разузнал, как впрочем и Папен, что мощное национал-социалистическое движение ни в коем случае не было готово принять монархическую реставрацию или даже только лишь терпеть её.
Гитлер хотел всей власти для себя; но меж тем и его 13 миллионов избирателей не желали никакого восстановления монархии и старой системы, как при Вильгельме II. Они хотели нечто новое и динамичное. Очевидно, не будет неверным предположить, что в основном они хотели как раз того, что они затем получили: единоличного владычества Гитлера. Избирательная борьба 1932 года — сначала выборы президента, в которых Гитлер противостоял Гинденбургу, затем выборы в рейхстаг 31 июля, и в заключение вторые выборы в рейхстаг в ноябре — проводилась национал-социалистами совершенно отчётливо теперь не только против «ноябрьских предателей», но ещё в большей степени против старых-новых господствующих классов, против «баронов», против Папена. Во все времена национал-социалисты балансировали между правыми и левыми. В 1932 году они выпятили прежде всего свою «левую», популистскую сторону. Это зашло настолько далеко, что во время Берлинской забастовки транспортников в ноябре 1932 года они объединились с коммунистами. К этому времени относится фотография, на которой Геббельс и Ульбрихт изображены на одной и той же трибуне.
Шляйхер посчитал, что к такому союзу рейхсвер не готов. Кроме того, его идеи между тем изменились. Генерал обзавёлся «мозговым трестом» из блестящих молодых журналистов, которые издавали тогда очень популярный ежемесячный журнал «Die Tat». Под их влиянием он разработал новую концепцию, которая в существенных моментах отличалась от его скромных представлений о реставрации в 1929 году. Что ему теперь представлялось как будущая основа правительства, был союз не парламентских партий, а союз рейхсвера, профсоюзов и входящей в объединения молодёжи. Кроме того, он хотел расколоть национал-социалистов. Грегор Штрассер, главный организатор НСДАП, должен был войти в правительство и привести с собой часть партии. Что теперь представлял в мыслях себе Шляйхер, было своего рода корпоративное или сословное государство, нечто вроде немецкого фашизма, который должен был нейтрализовать национал-социализм Гитлера. |