Но я знала, кто я и что я делаю. Я не могла заставить себя сожалеть об этом. Во всяком случае, в большинстве случаев. Возможно, моя жизнь была бы намного проще, имей я доброту своей сестры или характер мамы, но я не была такой и никогда не стану.

Тебя определяют твои поступки, и либо ты проживаешь жизнь, прогибаясь, чтобы сделать других счастливыми, либо… нет.

А я была чертовски уверена, что у меня есть дела поважнее.

Мне просто хотелось убедиться, то ли это, о чем я думаю, иду ли я на это с открытыми глазами. Я никогда больше не стану закрывать глаза и надеяться на лучшее. Тем более когда в этом участвует человек, который в ту пору, когда я была одиночницей, после каждого соревнования записывал все мои ошибки, допущенные во время исполнения короткой и произвольной программ, – и старался, чтобы я, блин, точно узнала, почему проиграла. Так поступают только херовы мудаки.

– Ты настолько отчаялся? – напрямую спросила я Ивана, встретив взгляд серо голубых глаз, которые он не отводил от меня. Я выразилась жестоко, но мне было все равно. Я хотела знать правду. – Больше никто не хочет кататься с тобой в паре?

Он все еще не отвел своих ледяных глаз. Его длинное мускулистое тело не дрогнуло. Он даже не скорчил рожу, как делал обычно, когда я открывала рот и обращалась к нему.

Абсолютно уверенный в себе, в своем таланте, в своем месте в этом мире, в том, что за ним сила, Иван просто встретил мой взгляд, оценивая в ответ. А потом открыл рот и снова показал истинного себя.

– Ну ты то должна знать, каково это?

Вот же с…

– Ваня, – чуть ли не выкрикнула тренер Ли, качая головой, как мать, ругающая ребенка, который не умеет держать язык за зубами. – Прости, Джесмин…

При нормальных обстоятельствах я бы проговорила одними губами: Я надеру твою долбаную задницу, но сейчас я сдержалась. Еле еле. Вместо этого я, пристально посмотрев в это ясное лицо с идеальными чертами… представила, что обвиваю его шею руками и сжимаю изо всех сил. Я даже никому не смогла бы сказать о том, какой выдержки мне это стоило, потому что мне никто бы не поверил.

Возможно, я повзрослела.

Потом я во второй раз надолго уставилась на него, думая, что при первой же возможности плюну ему в рожу, и решила, что со взрослением я преувеличила. К счастью, я осмелилась сказать только:

– Я и правда знаю, каково это, козлина.

Тренер Ли проворчала себе под нос что то неразборчивое, но, не услышав от нее просьбы не разговаривать так с Иваном, я продолжила:

– На самом деле, Сатана, – у него затрепетали ноздри, что не укрылось от моего взгляда, – я просто хочу знать: ты обращаешься ко мне потому, что никто другой не желает связываться с тобой – а это полная бессмыслица, поэтому не держи меня за дуру, – или есть какие то другие скрытые мотивы, которых я не понимаю? – Словно это подлейшая первоапрельская шутка с его стороны. У меня наконец то появится шанс убить его, если это окажется так.

Тренер Ли снова вздохнула, что заставило меня перевести взгляд на нее. Она покачивала головой и, честно говоря, выглядела так, будто ей хотелось рвать волосы на голове; раньше я никогда не видела у нее такого выражения лица и поэтому занервничала. Наверное, до нее наконец доходило: мы с Иваном – лед и пламень. Мы несовместимы. Даже когда дело не доходило до разговора, мы испепеляли друг друга взглядами и обменивались неприличными жестами. Не один раз, когда я ужинала в доме его родителей, мы вели себя именно таким образом.

Но через секунду после того, как тошнота у меня в желудке почти достигла предела, плечи тренера Ли поникли. Бросив взгляд на потолок, она кивнула, как будто скорее самой себе, чем соглашаясь со мной, и наконец сказала:

– Хочу верить, что это не выйдет за пределы этой комнаты.