Мои же собственные сомнения развеялись, как дым: этот мужчина, который так нежно меня любил, никогда не смог бы меня предать — и, главное, он был мне нужен.

Когда Володя наконец затих и поднял голову, в его глазах уже исчез страх — страх меня потерять, — и он улыбался:

— Какое счастье, что я забыл у тебя ключи!

— Неужели ты думаешь, что я бы тебя так просто отпустила? Я иногда делаю глупости, но не настолько же я дура!

— Значит, у меня не было шансов от тебя сбежать?

— Никаких, — я поцеловала его в уголок рта.

— Что заставило тебя меня простить?

— То, что я сама далеко не безгрешна.

— Ты, дорогая? Не смеши меня. Так какой же из моих недостатков внушил тебе любовь ко мне?

— Все сразу, как говорила Беатриче Бенедикту.

Это не признание в любви, а цитата. Наверное, просто у меня хороший вкус, как и у моей сестры. А какое из моих достоинств заставило тебя страдать любовью ко мне?

— Я уже не страдаю, я просто люблю, — тихо сказал он. Как всегда, когда его что-то смущало, он отвернулся и теперь смотрел в сторону. Я взяла его за уши и повернула к себе:

— Наверное, пора привезти сюда из Питера моего Шекспира, все восемь томов. Ты, конечно, можешь считать меня идеальной — и ты должен так думать всегда — но я сейчас тебе расскажу кое-что такое, от чего ты, скорее всего, переменишь свое мнение.

И я поведала ему во всех подробностях, как я собиралась отравить Викентия в неврологии во время дежурства, когда мне помешала это сделать внезапно пробудившаяся совесть, и как из-за этого я чуть из убийцы не стала жертвой. Честно говоря, я не думала, что способна на такое признание — но мне захотелось увидеть, как воспримет это Володя.

Откровенность за откровенность.

— А в глазах твоих и Эрика я после этого выглядела непроходимой дурой, которая по своей инициативе чуть не попала в лапы к злодею, — так закончила я свой рассказ.

Володя нахмурился и сказал:

— Если говорить словами твоего любимого Шекспира, то намерения — не деянья, а всего лишь мысли.

— Тебе не кажется, что кто-то эти мои мысли подслушал?

— Может быть, Лида, может быть. Викентий несколько раз промахнулся — и стал опасен. Как хорошо, что мы с Гришей тебя здесь охраняем! Надеюсь, они не взорвут весь подъезд, чтобы от нас избавиться, а завтра вечером я тебя посажу на поезд, и ты уедешь к родителям. А пока давай забудем об этом… — и он перешел к действиям, которые должны были заставить меня забыть обо всем на свете, кроме него.

Но я высвободилась:

— Подожди. Что бы ты сказал, если бы я действительно отправила Витамина на тот свет? Хотел бы ты быть со мной в этом случае?

— Неужели ты думаешь, что это что-либо изменило бы?

Как сказал один мой пациент: «Я ее люблю и хотел бы ее, даже если бы знал, что она больна СПИДом». Что такое по сравнению со СПИДом какое-то убийство! Но я рад, что ты этого не сделала…

— Значит, это все-таки повлияло бы на твое отношение ко мне.

— Нет. Это повлияло бы на тебя — ты бы мучилась и страдала. Я уверен, что Нина Фирсова, с ее примитивной нервной системой, как у неандерталки, все равно страдает от того, что убила человека. Тебе такой груз показался бы слишком тяжелым. Но хватит, давай забудем об этой ерунде. Это все глупости, досужие рассуждения. Нас с тобой ждут более важные дела.

И после этого до поздней ночи мы с ним занимались только гораздо более важными глупостями.

24

Не могу сказать, что на следующий день нас разбудил звонок в дверь.