— Нет, нет и нет!

Валя плачет уже в голос, а он не отстает:

— Неужели у тебя нет сердца? Неужели не можешь пожалеть девочку? Из-за какой-то паршивой двойки!

— Виктор, — строго обрывает его Лера, сердито сдвигая брови, — как ты можешь так говорить? При ней?

Но он понимает, кульминация уже произошла, теперь пойдет неминуемый спад. Так и есть. Не сразу, постепенно Лера сдается:

— Ладно, иди, так и быть…

Глаза дочки сверкают. Все тридцать два зуба наружу. Румянец по самые брови.

Быстро чмокает отца в щеку.

— Папа, все ты…

И бежит стремглав на улицу, а Лера ей вслед:

— Чтобы к пяти была дома. Слышишь?..

Как же так получилось? Почему простодушная, открытая, ясная душа превратилась в темную, одержимую одним лишь яростным, неистребимым желанием — приобретать, накапливать, добывать…

Да и Тузик, признаться, не радует. Тоже сплошные разговоры о тряпках, о том, кто во что одевается и где достать фирмовый комбинезон или вельветовые брюки. И еще постоянные романы со всякими престижными мальчиками из МГИМО, или из МАИ, или из университета… Романы, которые кончаются ничем, а приносят одни лишь огорчения и Тузику, и Лере.

На миг мелькнула мысль:

«В общем-то, не так чтобы уж очень повезло с детьми. Не такими хотелось бы их видеть. Совсем не такими…»

Вспомнил о Татьяне. Невольно вздохнул. Как он любил ее! И она тоже любила его по-настоящему, так, как, может быть, никто уже любить его не будет. И может быть, с нею были бы совсем другие дети?

Что там ни говори, гены — могучая штука. Ведь чего греха таить, обе его девочки, как бы они ни были дороги ему, а они ему, разумеется, бесконечно дороги, напоминают во многом Лериного отца. Еще как напоминают. Даже не Леру, а именно ее папу, как это ни печально, но факт.

— Откиньте, пожалуйста, столик, — услышал он голос где-то очень близко от себя.

Очнулся, приподнял голову: белокурая стюардесса с улыбкой повторяла слова, которые, видимо, произносила уже не раз.

— Да, да, конечно, — спохватился Вершилов. — Я, кажется, немного задремал.

— Ничего, это вполне естественно в летных условиях, — утешила его стюардесса, передавая подносик с аппетитным на вид, красиво сервированным завтраком.

Основательно поев, запив завтрак бокалом легкого вина и чашкой кофе, Вершилов закурил сигарету, откинул голову назад.

Как хорошо иногда оторваться от привычной обстановки, от постоянных забот, от работы, без которой в то же время не мыслится жизнь, хорошо наслаждаться простыми, незамысловатыми радостями бытия, вкусной едой, приятной погодой, необременительной, легкой беседой…

Он не заметил, как заснул, и спал до самого Будапешта, пока зычный голос стюардессы не скомандовал пристегнуть ремни и перестать курить.

В Будапеште было тепло, светило солнце, в гостинице «Астория», где он обычно останавливался, все окна были до краев налиты густой, непроницаемой синевой.

Старший портье Жигмонт, красивый брюнет с ослепительной, кинематографической улыбкой, приветственно поднял руку, увидев Вершилова.

— С приездом! — сказал он, довольно чисто выговаривая слова. Жигмонт вполне пристойно разговаривал почти на всех европейских языках. — Надолго к нам?

— Как поживется, — ответил Вершилов.

— Вам повезло, — улыбка Жигмонта стала окончательно блистательной. — Ваш номер, в котором вы останавливались в прошлый раз, как раз сегодня утром освободился.

— Вот и хорошо, — обрадовался Вершилов, номер этот был ему по душе, окна выходили в переулок, уличный шум от этого казался немного приглушенным.