)
Если бы я сел на скамью исторического или юридического факультета,
признался он себе как-то, не видать мне как своих ушей ни победы над
оппонентами, ни, как следствие этого, партийно-государственного лидерства.
Мне противостояли все -- все без исключения члены Политбюро Ленина и
большинство его ЦК, с изумлением думал он, порою не веря себе самому, а
сейчас они стали шпионами, диверсантами, врагами народа, осведомителями
гестапо; такими и останутся на века в памяти русских.
Что Дало мне силу молчать, когда блистал Троцкий? Таиться, пока в
Кремле правили Каменев с Зиновьевым? Как я понял, что настало мгновение
готовить Каменева и Зиновьева к удару против Троцкого, пугая их тем, что он,
герой Октября, председатель Петросовета и Военно-Революционного Комитета,
рано или поздно свалит их, ленинцев, чтобы стать во главе партийной пирамиды
и подменить учение Старика своим, вполне оформившимся; троцкизм был весьма
популярен в Италии, Германии, Франции, Мексике -- особенно после введения
нэпа: "шаг назад от революции"...
Мне были видения, думал Сталин; мне был голос божий, иначе моя победа
необъяснима; всем этим крикам о моей гениальности -- грош цена, посади на
мое место остолопа, и его будут славословить. Да, было Откровение.
Он никогда не мог забыть, с каким блеском Каменев и Зиновьев раздавили
Троцкого на Тринадцатом съезде партии -- первом, который проходил без
Старика. Троцкий тогда предупреждал, что РКП (б) на грани кризиса, рождается
партийная бюрократия, цифры и отчеты подменяют жизнь, тасуется колода одних
и тех же бюрократов, в то время как главной ставкой партии должна сделаться
молодежь, особенно студенческая, то есть та, что, кончив гражданскую войну,
по ленинскому призыву решила учиться, учиться и еще раз учиться.
Сталин вспомнил, как он тогда легко подшлифовал антитроцкистский
погром, учиненный "его евреями", заявив себя при этом мастером "товарищеских
компромиссов". В угоду Каменеву и Зиновьеву, которые требовали привлечения в
ЦК как можно больше рабочих и "упрочения" Политбюро за счет именно русских
товарищей, знающих деревню не понаслышке, он поднял Бухарина и Рыкова: "вот
монолитное единство истинных ленинцев". В то же время Троцкого попросил
сосредоточиться не только на армии, но и на металлургии и концессионной
политике -- сделал это уважительно, по-товарищески, обращаясь не как к
равному, но как к признанному лидеру.
А сразу же после этого провел тайное совещание с Бухариным и Рыковым:
"Каменев и Зиновьев никогда не смоют с себя октябрьского пятна, к тому же
они внутренне страшатся справного мужика и нэпа, не пора ли вам,
интеллектуалам и лрактикам ленинизма, брать на себя тяжкое бремя власти?"
И снова мне было видение, подумал Сталин. Сам бы я не смог так точно
рассчитать время. Это был голос свыше. |