Что ж, хорошо… Если мне только удастся до нее дотянуть. Еще через десять мучительных циклов, на протяжении которых я терял сознание, снова приходил в него, а диспетчеры заботливыми наседками опекали мой израненный «Огонь», я наконец завел его на посадку. Два зеленых огня в створе полосы разрешали мне аварийное приводнение. Теперь мне предстояло принять решение. Выбрасываться ли мне, оставив «Огонь» превращаться в груду металлолома? Или все-таки попробовать посадить его? В последнем случае корабль, возможно, удастся восстановить, что в нынешней ситуации неоценимо. Увы, результатом посадки могла стать все та же груда металлолома, только на этот раз я буду внутри…
Выбрасываться было бы унизительно. Однако еще сильнее этого было обычное для уважающего себя рулевого нежелание жертвовать машиной — тем более что мне уже удалось дотащить ее почти до дома.
Продолжая снижаться, я попробовал оценить ситуацию. Ходовые машины практически не работали — вот, значит, что горело. Гравигенераторы тоже держали еле-еле. Все же мы продолжали лететь на высоте какой-то тысячи иралов, и рулевые генераторы продолжали исправно работать.
Я прошел над базой, и тут меня окликнул один из диспетчеров.
— Пожар усиливается, адмирал. Вам нужно срочно что-то предпринимать.
Еще бы. В довершение всего Гравигенераторы вырубались все чаще — и я ничего не мог поделать с этим, поскольку у меня не было приборов.
— Эф-эй триста тридцать семь, приводняюсь, — заверил я их. Возможно, голос мой звучал не слишком ровно — хвала Вуту, видеосвязь не работала, а то бы я напугал их до смерти. Усилием воли удерживая себя в сознании, я довольно осторожно снизился, довернул на вектор, потом щелкнул рычажком натяжения привязных ремней на «МАКСИМУМ» и коснулся воды в то самое мгновение, когда оба гравигенератора смолкли как обрезанные.
Я окончательно потерял управление. Ужасный грохот… фонтаны воды по обе стороны от корпуса… хаос. Казалось, ремни вот-вот порвутся — в какое-то мгновение я даже жалел, что они не делают этого! Пропрыгав примерно с кленет по волнам, корабль остановился, покачиваясь и кренясь на правый борт, но все же целый — если не считать едкого черного дыма, который начал наполнять мостик. Я отстегнулся, выбрался из кресла, и тут палуба ушла у меня из-под ног и я со стуком ударился шлемом об ее настил.
Последней моей мыслью перед тем, как окончательно потерять сознание, было воспоминание о поспешном взлете и о том, как быстро, оказывается, могут открываться эти чертовы ворота. Впрочем, тогда мне было уже не до размышлений о том, какими техническими средствами это достигалось: в момент, когда мы миновали ворота, мой «Огонь» оторвался от воды на добрых сорок иралов, а за мной в плотном строю шли еще три перехватчика…
Надо мной возвышалась, оседлав меня, обнаженная женщина с запрокинутой в экстазе головой, с распущенными волосами до пояса — самая прекрасная женщина. Даже не верилось, что она может быть со мной вот так. Широко расставленные глаза крепко зажмурены… длинные ресницы… чуть вздернутый нос… гладкая кожа… Она прекрасна, прекрасна! Руки на бедрах, нижняя губы прикушена, она все учащает ритм… Еще… вот… вот оно! Мы кончили одновременно. Большие округлые груди вздымаются в такт частому дыханию. Рот приоткрылся. Щеки пылают. Мы оба вспотели. Она издает долгий животный стон.
Какая боль…
— Кажется, он приходит в сознание. — Мужской голос? Откуда боль? Снова чернота…
— На волосок от смерти. Потерял уйму крови. — Другой голос. Уильямс? Боль…
Лица, растворяющиеся в дымке…
—..крепче, чем вам кажется. Он выкарабкается. |