|
Вот он оглянулся: в окно влетела крошечная и никому не видимая Даша — легкое дуновение, первый поцелуй — кажется, только Дмитрий ее заметил. Уже середина мая, скоро они опять увидятся на даче. Соскучилась — припорхнула. Она стала такая красивая, как кинозвезда. Чего это родственники так шумят? Папаша — типичный совок и застойщик, а главное, пьяница… Кирилл еще сильнее вытянулся, длинная шея его качнулась, а затылок стукнулся о люстру. Дашка подлетела, села ему на плечо, свесила длинные ножки в коротеньких джинсиках, шепнула на ухо: а это кто такие? И в самом деле — то ли какие-то революционеры, деловые такие в кепках, а один с револьвером, то ли… непонятно, а этого, в центре, с усами — ну, его-то я узнал! — последнее время он ко всем зачастил — сквозь его землистую шинель виден салат и открытая банка шпрот…
— Ладно, надоело о политике, выйдем-ка, отец, — пьяно говорит Сергей, — покурим. Митя остался за столом. Он давно чувствует ненависть брата. Иначе как идиотом тот его за глаза не называет. Наташка давно на дачу перестала ездить, но Серафима торчит там частенько! — Отец, в общем, ты Тому мою, я знаю, недолюбливаешь… — начал издалека. — Ближе к теме. — Антон Андреевич в последнее время Сергеем недоволен: пропил казеные деньги, пришлось срочно снимать ему с книжки, утащил шикарный альбом Сарьяна, куда дел — молчит — видимо, продал. — Я хочу заняться ремонтом дачи! — Третий год, если не четвертый, это обещаешь! — У меня были дела, я же работаю, в отличие от твоего… — Он мелкими струйками выпустил сигаретный дым. — Доски мне достанут. Доделаю второй этаж, покрашу пол на первом, обои сменю. Но… — Он прищуривает глаз, сплевывает в раковину. — Нужно, чтобы мне н и к т о не мешал! — Никто это кто — я? — Твой неудачливый гений! — Времена меняются, — туманно бросает Антон Андреевич. Ему не нравится, что детей почему-то не берет мир, но что поделаешь — они такие разные. — Времена меняются не для таких. — Сергей зло кривится. — Может, кто-то и называет эти его живописные плевочки жемчужинами, а по мне, так только и он, и его мазня — всем помеха! Приедет, расставит холсты, не пройти. И красками все заляпает. Воняют его растворители и лаки. Уже чешусь весь. Отец молчит. — А твоя Серафима явится — только указывает. Поговоришь? Разные матери — разные получились дети. — Иначе я не буду ремонтировать, ясно? А надо бы, надо подштопать дачку, не мне ж, старику, с ней возиться? Хотя я еще и жениться могу. Но дачей заниматься… Я плохой отец. Я очень плохой отец. — Поговори с ним. Но и ты дрянной сын. У меня, плохого отца, дрянной сын. — Поговорю. Митя мысленно завершил работу «Семейный праздник » и заскучал. Он тоже поднялся из-за стола и пошел в кухню, но войдя — повернулся и вышел, почувствовав: говорили о нем. И уловив: отцу неловко. Зачем их смущать? Своего брата Сергея он считает просто неудачником, как-то сказал о нем Наташе: жаль мне дурака, но она просто взвилась: да ты сам дурачок, если не видишь — он — негодяй! Да ну, утрируешь. Самый настоящий негодяй! Ей бы рассказать, как Сергей осенью, после того злополучного лета, зажал ее в углу — как-то тоже собралась вся семья — и пригрозил: «Будешь ездить на дачу, расскажу отцу, что ты меня соблазнила! А я ведь упирался…» «О чем вы шепчетесь?» — просверлила тогда их взглядом пучеглазая Томка. «Сестра все-таки, — осклабился Сергей, — приятно иногда поболтать о том, о сем». Наталья бы и сегодня не пришла — Кирюшка позвонил. |
