– Меня зовут Оригами, – Томаш опустил руки и посмотрел на соперника с горечью, предчувствуя надвигающуюся беду.

– Это что еще за хрень? Китаец, что ли?

– Нет, «оригами» – японское слово.

– А-а, самурай, значит, каратае-маваши-гири? – Макс подхватил нож, демонстрируя ловкость рук и отработанный навык общения с холодным оружием.

– Ты ошибаешься, я всего лишь фигурка из тонкой бумаги, – размеренный, тихий, лишенный эмоций голос прозвучал над ухом Макса. На лицо упали две крупные капли, верхушки деревьев на мгновение вспыхнули и снова стали невидимыми, глухим кашлем отозвался далекий раскат грома.

Макс уловил тоскливую обреченность в пронзительных глазах Тома.

– Что ты пялишься?

– Я не знаю, что-то произойдет или уже происходит.

– Я не верю во всю эту фигню! Я понял, ты решил отвлечь меня, выиграть время. Не выйдет. Слышишь? Я сейчас прикончу тебя, и все! Это именно то, что сейчас произойдет! – Макс переминался с ноги на ногу, коварное лезвие бликовало в руке. Только непонятное, знобящее сомнение не давало сделать решающий шаг, глаза наполнились влагой, отяжелевший нож подрагивал, выявляя пробирающийся изнутри страх.

Ливень обрушился, как дикая, умертвляющая все живое стая саранчи. Соперники почти не видели друг друга. Лишь полупрозрачные очертания намекали на присутствие еще кого-то, кроме дождя. Позор всегда хуже смерти. Макс решился на отчаянный бросок, когда взрыв молнии осветил фигуру Томаша, превращая в мистического пророка с кровавыми ладонями и светлыми, почти белыми глазами на фоне мокрой беснующейся мглы.

Макс ничего не почувствовал – ни гладкий скользкий булыжник под ногой, ни боль от рвущихся в паху связок, ни острый глубокий укол в грудь. Грязная холодная жижа заливалась в рот, нос и даже уши. В затылок пулеметной очередью врезались свинцовые капли. Кругом вода. Она вытеснила воздух, все звуки и ощущения.

Томаш разглядел светлое пятно, подошел и опустился на колени. Макс лежал лицом вниз, утопая в набирающемся до краев желобе. Полыхающими руками, изнывая от боли и ужаса, Том с трудом перевернул его на спину. Тело не слушалось и выскальзывало, заваливаясь и сползая обратно в лужу. Искореженное ненавистью лицо застыло, словно восковая маска из фильма ужасов. Веки еле заметно дрожали, но были не в силах защитить глаза от колких пуль дождя. Из полуоткрытого рта выкарабкивались отдельные звуки рассыпающихся фраз и слов. Белая майка превратилась в черно-красную, даже огромная масса воды не смогла вернуть ей прежний цвет. Из груди торчал кусок рукоятки.

– Боже… Макс… – Том отдернул руки, темные струи-змеи окручивали запястья, сползая на колени. От ладоней, словно от раскаленной плиты, шел пар. – Боже!

– Я дохну…

– Что? – Том нагнулся, – Что, Макс?

– Я вместо тебя, урода, дохну…

Том дотронулся ладонью до его рта, губы дернулись, как от разряда тока.

– Послушай меня, Макс, – Том навис над его лицом, заслоняя собой беспощадный дождь. – Я сейчас кое-что сделаю, будет больно. Но ты должен пообещать мне, – он хапнул воздух, ледяная влага смочила горло, и говорить стало легче. – Пообещай, что дотащишь меня домой, если я не успею.

– Какого хрена ты несешь?

Боль сжирала остатки разума, глаза стали закатываться. Томаш схватил его за волосы.

– Макс! – он заорал изо всех сил, и глаза умирающего сфокусировались на нем. Сколько? Секунда, две? – Не смей бросать меня здесь!

Макс кивнул, был ли это осознанный жест или начало агонии, Томаш не стал выжидать. Он прикоснулся к его груди, ощутив, как тело пробила конвульсия.