— Девчоночки, посплетничали? — Гарри заглянул в спальню, тихо постучав.

В Москве он никогда не стучал. Он врывался, как и Арчи.

— Гарри, а помните, как мы с Люсей оперу посещали? Вы за нами шофера посылали…

Они сели на кухне, и Гарри открыл шампанское.

— Помню. Он мне, этот остолоп, звонил и говорил: «Гарри Александрович, опера уже отпелась, а вашей супруги с подругой нигде нет». Я ему говорил, чтобы искал двух самых красивых женщин. Мартышке тогда шубу отгрохали в Доме моделей, а ты, Настя, по-моему, на выход одевала дракуловскую накидку.

— Да, эту бы шубу здесь… Я ее продала, Настя, перед отъездом. За доллары. Но что мы там знали о ценах! Зато привезли много янтарных украшений. С голой жопой, но в янтаре! Со свиданьицем, чин-чин…

Настя себя чувствовала очень неудобно — она будто была лучше их. И виновата перед ними в этом. «Никогда не надо встречаться с людьми из прошлого, если хочешь сохранить о них хорошие воспоминания». Еще она подумала, что люди меняются к худшему, если вообще меняются.

— Обеда еще нет, но вот салат есть из креветок, — и Люся поставила на стол салатницу.

«Как нарочно!» — заметила Настя: креветки в салате были малю-ю-сенькие, из банок за доллар девяносто.

— Люся, ты помнишь, перед самым моим отъездом, читала статью о манекенщицах за границей? У меня в памяти остался такой образ — бегают у подножий небоскребов карлики, а среди них ступают великанши-красотки. Ничего я не ступаю. И манекенщицы вовсе не красотки. И работы мало. Денег совсем нет, — Настя поймала себя на желании показаться им неудачницей. — Думаю в Нью-Йорк переехать.

Люся достала бутылку вермута. Не «Чинзано», американского: «Вспомним Союз, Настасья!» Гарри тихо посмотрел и так же тихо сказал: «Потихонечку, Люся…» Настя подумала, что наверняка они часто ругаются, но что Люся никогда Гарри не бросит. Двенадцать лет совместной жизни обязывают. И эмиграция обязывает — среди эмигрантов выбор поклонников ограничен, и роман с таксистом не соответствует Люсиным стандартам. Пусть и стандартам прошлого. Среди американцев ей тоже сложно было бы найти «поклонника» — с ними они связаны по работе. А «там, где жрешь, там не срешь!» — был Люсин принцип.

— Какие мы дураки, что так торопились из Италии… А может быть, лучше бы мы сразу приехали в Америку. Не было бы романтизации Запада.

— А что, Европа не Запад?

— Нет, наверное. Она все-таки остается чем-то близким, знакомым с детства по книгам и чем-то домашним… Мы там столько денег угрохали. Думали, нас тут ждут не дождутся. Фигушки, здесь все мало-мальски знающие язык пытаются подрабатывать переводами. А так как все эмигранты с высшим образованием, некоторые с двумя, да с аспирантурой, все дают объявления — перевожу! — Люся допила вермут и налила снова.

Настя как-то очень явно представила, что, если переедет в Нью-Йорк, дружить с ними не будет. «Я буду приходить и хвастать. Даже не желая того. И они меня возненавидят. Даже за то, что я хорошо буду выглядеть. Неудачников презирают и над ними злорадствуют, а победивших ненавидят и разглядывают через лупу».

Люся вышла с Настей поймать ей такси. В дубленке, которую в Москве она называла «рабочей одеждой». Желтая лягуха такси затормозила, скрипя стершимися тормозными колодками. Настя села в «коробок» и помахала Люсе, глядя на нее из окна, с заднего сиденья. И ей стало легко. Совсем не так, как в Москве, когда она не хотела уезжать от Люси домой, к мужу.

Поездка в прошлое обошлась в тридцать пять долларов «Могла бы купить две пары дизайнеровских колготок», — Настя вышла из такси на Пятой авеню, рядом с «Саксом».