Земля уходит у меня из-под ног. Я вскрикиваю и вскакиваю со стула, опрокидывая его на пол.

— Дэниел! — кричу я и хватаю свою накрахмаленную белую салфетку. На левом виске брата огромная трещина, что скрывается в волосах. Она такая глубокая, что видно мозг. По щеке Дэниела бежит кровь и капает на его футболку.

Из моих глаз льются слёзы, пульс подскакивает, в то время как я на дрожащих ногах обхожу стол, чтобы подойти к нему. Я смотрю на папу, ожидая увидеть на его лице такое же испуганное выражение, но он, широко раскрыв глаза, смотрит на меня.

— Одри, — произносит отец резким шёпотом и оглядывается по сторонам на остальные столики, словно ему неловко. — Что ты творишь?

Я даже не могу ничего вымолвить, просто хватаюсь за плечо брата и прижимаю салфетку к его открытой ране.

— Перестань, — шлёпая меня по руке, говорит Дэниел. — Одри!

В конце концов ему удаётся оттолкнуть меня от себя, но я в истерике. Я не могу потерять и брата тоже! Я же умру без Дэниела! Я умру! Я снова бросаюсь к нему, но он поднимает руки, чтобы защититься от меня.

— Перестань, — хватая меня за запястья, вновь повторяет брат. Салфетка падает на его колени, я смотрю на неё, но она, на удивление, по-прежнему белая. О боже. Почему никто не бросается на помощь?

— Од, — умоляюще произносит Дэниел, его голос срывается от тревоги.

Это вырывает меня из моей истерики, я снова смотрю на Дэниела… крови нет. Пропала и рана, словно её никогда там и не было. Я всхлипываю и облегчённо выдыхаю, затем делаю шаг назад и врезаюсь в пустой столик за моей спиной.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но слова не идут с языка. С головой Дэниела всё в полном порядке, но вот только его лицо, как и папино, выражает чрезвычайную тревогу. Как будто это у меня проблемы. Ты истекал кровью, думаю я про себя, но ничего не говорю вслух. Твои мозги вываливались наружу, но ты по-прежнему говорил со мной. Как такое возможно? Моё лицо мокрое от слёз, и мои глаза метаются по лицам людей, которые во все глаза смотрят на меня. Атмосфера становится тяжёлой, все чего-то выжидают. Но у меня нет объяснений тому, что я только что видела.

Дрожащим пальцем я тянусь ко лбу Дэниела, чтобы проверить, действительно ли его голова по-прежнему цела и невредима, но он уворачивается. Я ещё никогда не видела своего брата таким напуганным.

— Господи, Одри, — говорит он. — С тобой всё нормально?

— Нет, — отвечаю я хриплым голосом. — Не думаю.

Вчера я видела кровь на Тане, сегодня вообразила, что у моего брата раскололся череп. Что же это такое? Что за чертовщина?

— Схожу в уборную, — бормочу я и ухожу в конец обеденной комнаты.

Моё тело трясётся, челюсти дрожат, я пытаюсь выровнять дыхание. Внезапно у меня сводит левую ногу, и я начинаю прихрамывать. Может, у меня случился удар. «Как у мамы», — раздаётся в голове шёпот. Я проглатываю рыдания и отбрасываю от себя эту мысль, напуганная ею, как проклятием.

Нет. Наверняка, это просто реакция организма на то лекарство, что дала мне Лурдес. Оно вызывает галлюцинации.

Я толкаю дверь в уборную и с облегчением обнаруживаю, что там пусто. В углу стоит скамейка из кованого железа, я сажусь на неё и наклоняюсь вперёд, опуская голову.

Что со мной происходит?

Дверь открывается, стукаясь ручкой о стену, облицованную белой плиткой. Я чуть не подпрыгиваю от неожиданности и прижимаю руку к сердцу. В проёме стоит Лурдес, одетая в свою униформу, руки упёрты в бока. Её тёмные глаза смотрят на меня, оценивая ситуацию. Затем она, не сказав ни слова, подходит к зеркалу и проверяет своё отражение.

— Я слышала, как ты кричала. Твой брат сказал, что ты сбежала сюда. — Лурдес убирает с ресниц излишки туши.