Адам затерялся среди гуляющих.

    «Ну, хватит терзаний! - тряхнул головой Кравец. - Эта работа не только моя. И удирать нельзя - надо ее спасать…»

    Он вытащил из карманчика мелочь, пересчитал ее, проглотил голодную слюну и вошел в почтамт.

    Денег хватило в обрез на короткую телеграмму:

    «Москва МГУ биофак Кривошеину. Вылетай немедленно. Валентин».

    Отправив телеграмму, Виктор вышел на проспект и, дойдя до угла, свернул на улицу, которая вела к Институту системологии. Пройдя немного по ней, он огляделся: не следит ли кто за ним? Улица была пуста, только со здания универмага на него смотрела освещенная розовыми аршинными литерами призыва «Храните деньги в сберегательной кассе!» прекрасная женщина со сберегательной книжкой в руке. Глаза ее обещали полюбить тех, кто хранит.

    Над окошком администратора в Доме колхозника красовалось объявление:

    «Место для человека - 60 коп.

    Место для коня - 1 р. 20 к.»

    Приезжий из Владивостока вздохнул и протянул в окошко паспорт.

    -  Мне, пожалуйста, за шестьдесят…

    Глава четвертая

    Невозможное - невозможно. Например,

    невозможно двигаться быстрее света… Впрочем,

    если это и было бы возможно - стоит ли

    стараться? Все равно никто не увидит и не

    оценит.

    К. Прутков-инженер, мысль N17

    Утром следующего дня дежурный по горотделу передал следователю Онисимову рапорт милиционера, который охранял опечатанную лабораторию. Сообщалось, что ночью - примерно между часом и двумя - неизвестный человек в светлой рубашке пытался проникнуть в лабораторию через окно. Окрик милиционера спугнул его, он соскочил с подоконника и скрылся в парке.

    -  Понятно! - Матвей Аполлонович удовлетворенно потер руки. - Вертится вокруг горячего…

    Вчера он направил повестки гражданину Азарову и гражданке Коломиец. На появление у себя в комнате академика Азарова Матвей Аполлонович, понятное дело, и не рассчитывал - просто корешок повестки в случае чего пригодился бы ему как оправдательный документ. Елена же Ивановна Коломиец, инженер соседнего с Институтом системологии конструкторского бюро, пришла ровно в десять часов.

    Когда она вошла в кабинет, следователь понял смысл волнообразного жеста Хилобока: перед ним стояла красивая женщина. «Ишь какая ладная!»- отметил Онисимов. Любая подробность облика Елены Ивановны была обыкновенна - и темные волосы как волосы, и нос как нос (даже чуть вздернут), и овал лица, собственно, как овал, - а все вместе создавало то впечатление гармонии, когда надо не анализировать, а просто любоваться и дивиться великому чувству меры у природы.

    Матвей Аполлонович вспомнил внешность покойного Кривошеина и ощутил чисто мужское негодование. «И верно - не пара они, прав был Хилобок. Что она в нем такого нашла? Прочности, что ли, искала? Или мужа с хорошим заработком?» Как и большинство мужчин, чья внешность и возраст не оставляют надежд на лирические успехи, Онисимов был невысокого мнения о красивых женщинах.

    -  Садитесь, пожалуйста. Вам знакомы имена Кривошеина Валентина Васильевича…

    -  Да, - голос у нее был грудной, певучий.

    -  …и Кравца Виктора Витальевича?

    -  Вити? Да, - Елена Ивановна улыбнулась, показав ровные зубы.