Фридрих Незнанский. Отложенное убийство
13 февраля, 06.23. Борис Липатов
В слове «Сочи» заключено лето. В нем — пальмы и набережные, разноцветные огоньки на рейде, рестораны под открытым небом. В нем — потные удовольствия южных ночей для того, кто приехал сюда отдохнуть на всю катушку, потратить деньги и, с загруженным доверху чемоданом воспоминаний, отбыть на постоянное место жительства — туда, где он эти деньги зарабатывает. В Санкт-Петербург, Казань, Москву или Новосибирск, где среди урбанистических пейзажей он будет вспоминать до следующего года Сочи — этот вечный праздник. У отдыхающего — свое восприятие. Он не хочет забивать себе голову тем, что в Сочи тоже бывает зима — правда, очень краткая и очень южная; что в то время, как он отдыхает, жители Сочи работают — так же тяжело и упорно, как и он в своей средней полосе. Сочинцы порой не отказывают себе в праздниках, но основное течение жизни здесь, как и в прочих местах, состоит из будней. В шесть часов утра двор одного из новых сочинских микрорайонов, многоэтажки которого в точности копировали такие же типовые многоэтажки в любом из уголков нашей необъятной страны, был почти пуст. Единственные, кто составлял немногочисленную публику, были любители собак, которые с утра пораньше выгуливали своих питомцев. Собак обуревал весенний стих; выпавший вчера, единственный раз за всю зиму, снег сошел полностью, и четвероногие друзья человека напропалую носились, рыли носами землю в поисках прошлогодних костей, заигрывали друг с другом — в общем, предавались невинным радостям своей песьей жизни без оглядки на мнение хозяев. — Фу, Микки! — укоризненно прикрикнула темноволосая девушка в джинсах и спортивной куртке на своего рыжего кокер-спаниеля, который сделал попытку пристроиться сзади к огромной сенбернарихе. Хулиган Микки покосил на хозяйку упрямым желтым глазом и рванул на газон справа от подъезда. Темноволосая девушка, которую звали Лера, не стала его догонять: на газоне никаких опасностей не предвиделось. Надо было только следить, чтобы бестолковый кокер не попал под машину, во взаимоотношениях с которыми он был очень неосторожен. Но машины, выстроившиеся линией вдоль тротуара (иные — какое нахальство! — забирались на него), выглядели безобидными. Даже вот эта, крупная, салатового цвета, с затененными стеклами. Лера плохо разбиралась в автомобилях, но она очень любила салатовый цвет — цвет новых обоев в ее комнате — и краешком разума отметила, что такой машины раньше в их дворе не видала. Запиликал домофон на двери подъезда, выпуская во двор Бориса Никифоровича. Этот седоватый грузный мужчина, лет под шестьдесят, не относился к стану собаковладельцев, но тоже был ранней пташкой. От Марьи Бенедиктовны, владелицы черно-белого лохматого мотка шерсти, которого она именовала шпицем, Лера знала, что у Бориса Никифоровича очень важная и напряженная работа. Да и сама не раз видела, что он возвращается домой за полночь, а выходит ни свет ни заря. Собаковладельцы многое примечают… Держа в левой руке портфель, такой же толстый и солидный, как он сам, правой рукой Борис Никифорович достал из кармана светлого пиджака ключи от машины — вишневой «девятки»… Тут-то все и произошло. Что, собственно, произошло, Лера поняла не сразу. Первым, что она услышала, был громкий звук, словно щелкнули цирковым кнутом — еще и еще, два раза, затем — отчаянный крик. Лера тоже вскрикнула, потому что ей померещилось, будто Бориса Никифоровича свалил на землю Микки, бросившийся ему под ноги, — имел этот вредный кокер привычку наскакивать на людей. Но крик был раздирающий. Так не кричат от обычного падения; так кричат только от боли — от невыносимой боли и испуга! Лера увидела то, что потом долго станет преследовать ее в страшных воспоминаниях и снах: Борис Никифорович, еще две секунды назад важный представительный пожилой мужчина, корчился, дергая ногами, и из-под его спины на асфальтовую дорожку выползала густая алая струя. |
