В ее голосе звучали интонации девочки, отвечающей на вопросы в классной комнате. Темные волосы лезли ей в глаза, Джинни откинула пряди все в той же сомнамбулической манере.

— Конечно, Джефф, мы не верим ни в какие потусторонние силы. И я готова поверить, что отец и впрямь все это видит, что это не плод его воображения. Но это же ужасно. Ужасно знать, что среди тех, с кем ты вместе живешь, ешь и пьешь, находится человек, который регулярно, систематически, изо дня в день, вернее, из ночи в ночь пугает твоего отца. Нет, так дело не пойдет. Надо звать на помощь здравый смысл.

Я сказал:

— Послушай, будь же благоразумной. Твой отец самый серьезный, самый практичный человек в мире. Он не из тех, кто пугается темноты. С какой же стати ему…

— Не знаю, — удрученно отозвалась Джинни. — Я просто не знаю…

— Ну, так что же делать?

— Вот видишь! Не будем об этом спорить, Джефф, — сказала она глухим голосом. — Он стал таким с тех пор, как Том ушел из дому. — На лбу снова появилась морщина, глаза Джинни как бы устремились внутрь. — Можно было бы заподозрить во всем проделки Тома. Только все знают, что Том тут ни при чем. Он далеко.

— Расскажи мне об этом поподробнее.

— Ну хорошо… Может, кто-нибудь…

Отчаянным движением руки Джинни бросила сигарету через комнату в сторону камина.

— Помнишь, как мы тут жили? Мы делали что хотели, а папа был слишком занят своей работой, своими книгами и не вмешивался. Да и мама тоже нам не мешала — помнишь? Она смотрела на нас с улыбкой. Она по-настоящему любила только Тома. Она всегда называла его «мой маленький». Его это страшно унижало. Собственно, всю кашу заварил как раз он. Ты ведь не общался с ним в те дни, правильно? Я имею в виду те дни, когда мы начали думать и гадать, что будем делать, когда окончим колледжи.

Я покачал головой, а Джинни продолжала:

— Он всегда был сущим чертенком. А потом все стало еще хуже.

Да, я помнил луну, туманную дымку над деревьями, серебряную воду в бассейне. Крики, шум, смех. Кларисса пригласила в дом какую-то футбольную звезду. Как же возненавидел гостя Том! Он ненавидел всех спортсменов, потому что сам хотел быть спортсменом, но у него ничего не получалось. Я помню, как он сидел у края бассейна в мокрых купальных трусах, обхватив руками колени. Вдруг всплеск, серебряная гладь бассейна треснула, как зеркало, — Кларисса и ее гость прыгнули в воду и поплыли, лихо вспенивая воду, ловя ртами воздух. Высокие тополя четко вырисовывались на залитом лунным светом небе. «Чертов осел!» — бурчал Том. Желтые и оранжевые японские фонарики мерцали, тихо покачиваясь на ветках деревьев. На веранде играла пластинка «Никто не солгал».

— У него был скверный язык, — задумчиво проговорила Джинни. — С раннего детства. Помнишь, у него была разбойничья пещера в каретном сарае. В общем, и тогда другие дети его ненавидели. А ты… ты потом уехал за границу… остался там надолго. Ну, а мы здесь прозябали. Мы танцевали, мы немножко выпивали… чтобы почувствовать себя раскованными… мы продолжали эти глупые романы, где несколько поцелуев заставляли тебя поверить, что это и есть любовь… Прозябали. Хорошее слово.

Она вдруг на глазах постарела, осунулась. Затем, помолчав, заговорила снова:

— Но у Тома в жизни был лишь один интерес. Помнишь?

— Он хотел стать актером?

— Да. Но в доме он оставался прежде всего потому, что ему нравилось противоречить папе. Папа хотел, чтобы Том стал юристом. Том терпеть не мог юриспруденцию.