|
– Нынешняя публика похвалам все равно не верит, считает проплаченной рекламой. А разгром, скандал – это гарантия всеобщего внимания. Да мне и самому, честно говоря, приятней… Про бандитов, значит, пишете? Впрочем, нынче все… про бандитов… Название этакое какое-нибудь… «Апофеоз жлоба»… – Ломов поднял рюмку, задумчиво посмотрел сквозь нее на свет. – «Час быка»… Нет, это уже у кого-то было… Значит, определяем семь критериев низкопробности и выводим уникальность ваших сочинений из того факта, что они удовлетворяют всем семи…
– Не напрягайте напрасно извилины, – с неожиданной резкостью оборвала Алиска. – Вы не про Ларина писать будете. – А про кого? Про конкурентов? Черный пи-ар, так сказать?.. – Про самых знаменитых. Вроде того, что вы в «Эго» пишете. Только похлеще, позабористей. Сможете? – А то! – Ломов самодовольно погладил бороду. – Случалось, и до драк доходило!.. Не сомневайтесь, скандал я вам гарантирую, не было случая, чтобы мое участие не нагнало популярности новому изданию… Теперь, может быть, обсудим гонорарчик? – Платим мы хорошо, – оловянным голосом крутого босса проговорила Алиска. – Но при одном условии – вы уступаете нам не только имущественные, но и неимущественные права. – То есть, вы хотите сказать?.. – Все ваши статьи будут подписаны именем Ивана Ларина. Иван вжал голову в плечи и зажмурился. Вспомнилась реклама одного давно прогоревшего банка: «Случилось страшное…» – Алиса, может быть, не надо? – жалко пролепетал он. Подруга обдала его огненным взглядом зеленых очей. – Как скажете. Только это вам обойдется, – спокойно сказал Модест Карлович. – Скажем, три тысячи долларов? – Ой! – пискнул Иван. Отчего-то вспомнились годы литературной кабалы у незабвенного Федора Михайловича Золотарева, депутата и лауреата. Конечно, время было другое, но все-таки три тысячи… Или соглашаться? – Вы себя-то слышите, Модест Карлович? – ехидно осведомилась Алиска. – «Эго» платит вам пятьдесят долларов за разворот, «Ведомости» и того меньше. А мы предлагаем вам сто долларов за страницу одиннадцатым кеглем. – Сто двадцать. Двенадцатым, – поправил Ломов. – Цикл не меньше пяти статей. И деньги вперед. – Половину, – сказала Алиска. На том и порешили. Алиска тут же отсчитала Ломову три зеленых сотни, не преминув взять расписку. – И все-таки, Модест Карлович, – набрался смелости Иван, – что же такое оппозитивная семасиология? Жилистая рука с зелеными бумажками на мгновение замерла в воздухе. – Филфак? – прищурился Ломов. – М-да… Откровенно говоря, запамятовал… Много воды утекло… И водки немало – они вдвоем еле-еле вывели под руки из зала и запихнули в такси вконец расслабившегося мэтра. Потом еще гуляли по набережной, пили кофе в круглосуточном кафе у причала. – Ну вот, – тоном старшего брата сказала Алиска. – А ты боялась, глупенькая… Первую статейку мастера они получили уже через три дня: «Роман Татьяны Графовой „Брысь“ как отражение фобий столичной интеллигенции.» Если писатели конца ХIХ века и вышли из Гоголевской «Шинели», то нынешние, в основном, – из «Гадких лебедей» братьев Стругацких. Читая «Брысь» Татьяны Львовны Графовой, все время думалось: вот только стоит там в деталях антуража поменять «склизь» на «бродило», «брысь» на «мокрецов», а «андрон-лукичск» на «болото»… то получится та же самая «Улитка на склоне». |
