Никишка бросил на него угрюмый взгляд.

– Грешным делом, я думал, Киркейка вас прикончил, а не калмаки…

Но Мирон его уже не слушал. Они миновали остров, и плот вынесло на широкий простор. Енисей заметно умерил прыть и нес теперь воды лениво и величаво, как и подобало царственной особе, уверенной в своих силах и могуществе.

Они проплыли еще с версту и пристали к пологому берегу. Мирон сошел с плота, потянулся и сказал:

– Сейчас костерок соорудим, обсушимся и дальше…

Вытащив плот на мелководье, привязали его к дереву, торчавшему из воды, и поднялись на косогор. Здесь, на опушке соснового леса, с трудом развели костер. Собирая хворост, наткнулись на поляну с брусникой, набросились на ягоды, но есть захотелось еще сильнее.

Холодный ветерок дул не переставая, одежда сохла плохо. Приходилось все время вертеться, поворачиваться к огню то одним, то другим боком. Мирон с тревогой посматривал на небо. Солнце слишком быстро валилось к западу. Вот-вот подступят сумерки…

– Сниматься надо, – сказал он наконец. – А то не успеем до темноты…

– Да тут недалече, – отозвался Никишка, затем нехотя поднялся на ноги, глянул из-под руки на воду. – Кажись, дальше спокойнее поплывем. Вон уже и макушка Сторожевой горы показалась.

Мирон проследил за его взглядом. И впрямь из-за сопок торчала знакомая лысая вершина. Сердце сжалось от мрачных предчувствий. Как его встретит острог? Но тут в сознание снова вторглась Айдына. Непрошено, потому что он изгонял любые мысли о ней. Но ее лицо, глаза, полные слез и страдания… Разве можно вычеркнуть это из памяти одним усилием воли? Особенно если понимаешь, что тебе не простят предательства. Ни за что! Никогда!

Он потер глаза кулаками, покрутил головой, отгоняя видение, и повернулся к костру спиной. И тут вдруг Никишка встрепенулся, вскинулся, побледнел.

– Кони ржут? Али помстилось? Ужель опять кыргызы?

Но Мирон и сам расслышал ржание и топот копыт. Шум этот рос, приближался, стали различимы голоса, крики, смех…

И тогда, не разбирая дороги, они скатились с откоса, бросились к воде. Полоснули ножами по веревкам, освобождая плот, оттолкнули его от берега… И тут отчаянные вопли за спиной заставили их оглянуться.

Всадники вылетели на косогор. Много всадников. Но то были не кыргызы. Не сговариваясь, Мирон и Никишка бросили плот и кинулись обратно. А навстречу им сыпались с обрыва казаки – ошалевшие от радости, бородатые, расхристанные, с саблями, мечами, ружьями и луками на изготовку. А впереди всех – Андрюшка Овражный, Захарка, Игнатей, Фролка, Петро Новгородец….

Никишка запнулся, упал на колени и вдруг заплакал, размазывая слезы по чумазому лицу. У Мирона перехватило дыхание. А друзья уже навалились гурьбой, обнимали, хлопали по спине, плечам, что-то весело кричали, и у них тоже были слезы на глазах. От радости!

– Князь! – Захарка оттеснил всех, схватил за плечи, встряхнул. – Живой!

– Живой! – Мирон расплылся в улыбке. – А вы как здесь очутились?

– Так тож Олена сказала, что вы в плену у Айдынки томитесь! – радостно сообщил Захарка. – Вот и рванули. А тут лазутчики весть принесли – два человека русского обличья на плоту плывут, а кыргызы по берегу за ними гонятся. Я как чуял – это вы с Никишкой…

– Олена? – поразился Мирон. – Откуда она взялась?

– Так мы… – Захарка растерянно глянул на Овражного и почесал в затылке. – Мы, значитца, грохнули Тайнашку. И Олену, вишь, с ее суразенком споймали. В остроге она сейчас. В своей избе поселилась…

– Когда вы успели? – Мирон уставился на Овражного.