Да в чем дело-то? Нич-чего не понимаю!

Венчание тем временем благополучно одолело все надлежащие преграды, включая верное произношение всех титулов жениха и невесты, отзвучали положенные вопросы и ответы, и, наконец, кардинал Маласпина крайне торжественным тоном провозгласил давно ожидаемое: «Именем Господа и Святой нашей Матери Римской Церкви объявляю вас мужем и женой! Ступайте, дети мои, и живите в мире. Аллесандро, можете поцеловать свою законную супругу». Грянул орган и ненадолго часовня погрузилась в феерию волшебных звуков райского песнопения.

Для совершения приятной процедуры супружеского поцелуя господину послу, естественно, понадобилось сдвинуть маску. Впрочем, через несколько мгновений он вообще предпочел от нее избавиться, небрежно сунув кому-то из слуг. Под равнодушным солнышком с надутыми щеками скрывалось вполне обычное человеческое лицо без каких-либо изъянов: в меру привлекательное, умеющее порой складываться в ослепительную улыбку, которая, правда, совершенно не задевала выражения глаз, остававшихся настороженными, очень внимательными и тронутыми непреходящей грустью. М-да, вот таков, оказывается, господин посол блистательной Венеции...

Ритуал продолжался — настало время искренне-фальшивых поздравлений, поклонов и жеманных поцелуев, но делла Мирандола ловко свалил обязанность выслушивать перлы изысканного красноречия на супругу, каким-то непостижимым образом очутившись возле уже распахнувшейся двери и проворно выскочив наружу. На пороге он оглянулся, выискивая кого-то, увидел нас и призывно махнул рукой. Отец Алистер на всякий случай изобразил на лице недоуменное уточнение — «Это вы нам?»

— Идемте, идемте, — рядом, как чертик из табакерки, выскочил неугомонный отец Бенедикт и легкими подталкиваниями направил нас к выходу. — Сеньор Мирандола поручил мне пригласить вас на небольшую вечеринку по поводу его свадьбы. Надеюсь, вы не откажетесь?

Отец Алистер разлился в ответной благодарности, а я подумал — с какой это радости никогда не имевший с нами дела посол, по слухам, недолюбливающий церковников любой разновидности, вдруг воспылал к такой привязанностью к представителям всеевропейского пугала — инквизиции? И что за подозрительная манера — венчаться в маске? Да, и с какой целью приходила мадемуазель Домбровска и куда потом делась? Когда мы вышли из часовни, ее, разумеется, и след простыл.

Под готовящуюся вечеринку отвели одну из комнат посольства, где уже заманчиво возвышался накрытый стол и отражения свечей вытягивались на выпуклых бутылочных боках. Приглашенных оказалось немного — человек пять или шесть, да еще мы с отцом Алистером, скромно державшиеся в сторонке. Пили мало, больше изощряясь в цветистости поздравлений, намекавших на прощание господина маркиза Кьянти с холостяцкой свободой, и понимающе ухмылялись. В какой-то миг к нам присоединилась диковинно смотревшаяся на сборище утонченных аристократов бюргерша — панна Кураже, вручившая виновнику торжества подарок: небольшой замшелый кувшин весьма почтенного вида, лежавший в тростниковой корзине. Мирандола без долгих раздумий выковырял наманикюренными ногтями залитую темной смолой пробку, восхищенно принюхался к тонкой струйке аромата и, отхлебнув прямо из горлышка, пустил подарок по кругу.

Такого вина мне пробовать еще нигде не доводилось — бархатное, горьковатое и, если так можно выразиться о вине, отдающее непролитыми слезами. Гости, отведав, немедля замолкали, задумчиво глядя куда-то внутрь себя.