В это время Джошуа позвонил с кухонного телефона шерифу. Он рассказал Лавренски о похищении денег со счета Фрая в Сан-Франциско и о том, что двойник Фрая сейчас где-то в Лос-Анджелесе: ищет Хилари. Он также изложил версию Тони о возможном коллективном убийстве, когда жертвы выбираются в разных местах с тем, чтобы у полиции не возникло подозрений о связи нескольких преступлений. Конечно, Лавренски почти ничем не мог помочь, поскольку в его округе последнее время было спокойно. Но поскольку шериф имел отношение к личности Фрая, опрометчиво поручившись за него, то Райнхарт счел необходимым посвящать его в курс дела. Со смертью Бруно Фрая преступления могли продолжиться, так как на свободе разгуливал его двойник.

Хотя Хилари и не слышала, что именно говорит Лавренски, но из ответов Джошуа было ясно, что шериф предлагает эксгумировать тело из могилы Фрая и узнать, кого же похоронили в действительности. Джошуа сказал, что прежде следует встретиться с Ритой Янси и доктором Раджем, если же и они ничего толкового не сообщат, тогда будет произведена эксгумация.

Переговорив с шерифом, Джошуа посмотрел на салат, сказал, что латук не первой свежести, рассердился на то, что редис был перегрет или недогрет, тщательно, чуть ли не касаясь носом, осмотрел дымящееся мясо, сказал Хилари, что пора закладывать картофель, быстро нарезал чесноку для приправы и открыл две бутылки вина, сухого красного вина с завода Роберта Мондави, находившегося в долине. Джошуа много суетился, создавая видимость работы. Забавно было на него смотреть, и Хилари, отвернувшись к печи, улыбалась.

Джошуа очень понравился ей. Очень редко она встречала таких людей, которые привлекали к себе с первого взгляда. Его отеческая внешность, напускная грубоватость, его ум, чувство юмора и небрежные манеры — все нравилось Хилари в этом человеке.

Они ужинали в уютной гостиной, стилизованной под старинный английский зал. Одна стена была выложена красным кирпичом. Пол был набран из дубовых досок, потолок поддерживали открытые балки.

Время от времени порывами ветра бросало в стекла крупные капли дождя.

Уже за столом Джошуа сказал:

— Чур, не будем говорить о Бруно Фрае, пока не исчезнет последний кусочек мяса, последний глоток этого чудесного вина и кофе.

— Согласна, — сказала Хилари.

— Я тоже, — ответил Тони. — Мне кажется, мы слишком уж забили себе головы этим Фраем. Есть много предметов, о которых намного приятнее поговорить.

Джошуа кивнул.

— Да. Но на деле они оказываются не менее гнетущими, чем история Фрая.

С полчаса они беседовали о политике, медицине, спорте и не заметили, как вновь заговорили о Бруно Фрае. Уговор был нарушен: его имя прозвучало раньше, чем они перешли к кофе.

Хилари спросила:

— Что же такое с ним сделала Кэтрин, что так запугала его и заставила себя ненавидеть?

— Об этом я и спрашивал у Лэтама Хаторна, — ответил Джошуа.

— И что он сказал?

— Он не знает. Да и я не могу поверить, чтобы их объединяла подобная злоба друг к другу. Я знал их столько лет и могу утверждать только обратное. Кэтрин обожала его, и Бруно боготворил свою мать. Конечно, все ее считали святой за то, что она взяла ребенка, но теперь, после всего случившегося, неизвестно, что и думать.

— Минутку, — прервал его Тони. — Она его взяла? Что вы имеете в виду?

— Только то, что сказал. Она вполне могла сдать ребенка в приют, но Кэтрин этого не сделала. Она взяла Бруно в свой дом и полюбила его всем сердцем.

— Но, — вмешалась Хилари, — мы думали, он ее сын.

— Приемный, — подсказал Джошуа.

— В газетах про это не писали.

— Очень давняя история. Бруно только первые месяцы своей жизни не был Фраем.