Увы-увы, сэр Бернард Вивьен уже давным-давно вышел из школьного возраста. И вот старик просто просиял, увидев, какой красавицей стала и его дочь, всеобщая любимица Мона.
– Да вы уже совсем большая, мисс Мона! – воскликнул он радостно. – Ах, как же мы счастливы, что вы, наконец, вернулись домой. Ее светлость в гостиной. Пойдете прямо к ней?
Мона вихрем взбежала по широкой лестнице. Кажется, ничего в доме не изменилось с тех пор, как она уехала отсюда. Та же огромная картина в позолоченной раме, где изображена скаковая лошадь. Как она нравилась ей когда-то! А вот голова тигра со страшным оскалом. В детстве она боялась даже проходить мимо этой головы. А вот стеклянная горка, заставленная хрупкими фигурками из слоновой кости. Ребенком ей так хотелось поиграть с этими фигурками, но это категорически возбранялось. И сегодня они стоят на своих привычных местах, как всегда. Впрочем, что-то изменилось. Ступеньки уже не кажутся такими крутыми, как в детстве. И окна не поражают гигантскими размерами. А тяжелые шторы из расшитой золотом восточной парчи, куда она так любила прятаться, воображая себя в эти минуты сказочной принцессой, заточенной в подземном царстве, что ж, теперь это просто слегка выцветшие ткани, ниспадающие по обе стороны окон широкими негнущимися складками.
Дверь в гостиную была открыта. Большая комната прямоугольной формы была полна народу. Гости непринужденно беседовали друг с другом, чему-то смеялись, ели. Приглушенный свет, струящийся из множества торшеров и бра, богато декорированные обои, обилие цветов – все это создавало в гостиной атмосферу некой загадочности. У Моны даже закружилась голова от обилия людей, и она в нерешительности замялась на пороге, отыскивая глазами мать. Нашла и двинулась к ней своей грациозной походкой, бесшумно ступая по натертому до блеска паркету.
На какую-то долю секунды леди Вивьен оторвалась от оживленного разговора с разодетым в пух и прах молодым щеголем. Тот недовольно поднес к носу монокль из слоновой кости и, прищурившись, глянул на незнакомку, так некстати прервавшую его приятную беседу с хозяйкой дома.
– Мона! Мое дорогое дитя! – с чувством воскликнула леди Вивьен, запечатлевая горячий поцелуй на щеке дочери. – Надеюсь, поездка обошлась без приключений. Машина ждала тебя? О, как я ненавижу эти путешествия! – дама трагически возвела глаза к потолку. – Они так расшатывают нервы! Одна мысль, что нужно целый день трястись в поезде, а потом еще возиться с этими вещами, упаковывать их. Все эти отъезды, приезды… Столько суеты. Ужас!
– Ах, миледи! Вам ли об этом волноваться! – с деланым участием промурлыкал ее собеседник. – Предоставьте заниматься всем этим прислуге, только и всего.
Мона, несколько растерявшись от потока слов, излитых на нее матерью, невнятно прошептала что-то в ответ, но вряд ли ее услышали эти двое, занятые исключительно собственными разговорами. Мона была еще слишком юной, а потому не знала, с какой язвительностью в свое время охарактеризовал ее мать один светский остряк, изрядно позабавив тогдашнее высшее общество. «Констанция Вивьен напоминает мне плохо составленную амбарную книгу, в которой перечислены только мелочи, да и в тех изрядная путаница. Вот и наша Констанция такова! Когда она говорит, постоянно перескакивая с одного на другое, очень трудно понять, о чем она там щебечет. А потому довольно быстро утрачиваешь всякий интерес к беседе с ней».
Мона взяла с подноса чашечку едва теплого чая и, незаметно устроившись в углу, стала обозревать гостей. Дамы средних лет, умело скрывающие свой возраст с помощью густого слоя косметики и кокетливых вуалеток по-девичьи весело и непринужденно болтали с молодыми людьми в вызывающе ярких костюмах. Пожилые джентльмены, напротив, развлекали беседами томного вида девиц, которые внимали их старческим излияниям с откровенной насмешкой. Пожалуй, в этой гостиной ее мать, несмотря на свой возраст, была самой красивой женщиной. |