Слова милосердия и
сострадания редко срываются с их уст. Чаще всего это обвинительные
приговоры, предусмотренные заранее. Все эти группы кажутся наблюдателю,
задумчиво проходящему мимо, темными ульями, где жужжащие привидения сообща
замышляют козни.
Эта просторная комната, освещенная единственной лампой, была прежде
одной из приемных зал епископского дворца, а теперь служила залой ожидания.
Двустворчатая дверь, в эту минуту закрытая, отделяла ее от большой залы, где
заседал суд присяжных.
Было так темно, что путник не побоялся обратиться к первому попавшемуся
стряпчему.
- Сударь! - спросил он. - В каком положении дело?
- Дело кончено, - ответил стряпчий.
- Кончено!
Это слово было повторено таким тоном, что стряпчий обернулся.
- Извините, сударь, вы, вероятно, родственник?
- Нет. Я никого здесь не знаю. И каков приговор - обвинительный?
- Конечно. Ничего иного нельзя было и ждать.
- Каторжные работы?..
- Пожизненная каторга.
- Значит, личность установлена? - произнес путник таким слабым голосом,
что его с трудом можно было расслышать.
- Какая там личность? - ответил стряпчий. - Об этом не было и речи.
Дело совсем простое. Женщина убила своего ребенка, детоубийство доказано, но
присяжные отклонили предположение о заранее обдуманном намерении, и она
приговорена к пожизненной каторге.
- Так это женщина? - проговорил он.
- Разумеется, женщина. Девица Лимозен. А вы о ком говорите?
- Да так, ни о ком. Но если дело кончено, то почему же зала все еще
освещена?
- Сейчас там слушается другое дело. Оно началось часа два назад.
- Какое же дело?
- Тоже очень простое. Бродяга, рецидивист, каторжник совершил кражу. Я
забыл его имя. Вот уж поистине разбойничья физиономия! За одну физиономию я
бы сослал его на галеры.
- Сударь! - спросил путник. - Есть ли возможность попасть в залу?
- Не думаю. Очень много народа. Правда, сейчас перерыв. Многие вышли.
Попробуйте, когда заседание возобновится.
- Где вход?
- Здесь. Через эту большую дверь.
Стряпчий отошел. За несколько секунд путник пережил почти одновременно,
почти слившиеся воедино все чувства, какие только доступны душе человека.
Равнодушные слова стряпчего то пронзали его сердце, как ледяные иглы, то
жгли, как раскаленное железо. Узнав, что еще не кончено, он вздохнул; но он
и сам не мог бы сказать, испытывал он чувство облегчения или же глубокой
скорби.
Он подходил то к одной, то к другой группе людей и прислушивался к
тому, что говорилось. Сессия была перегружена делами, и потому председатель
назначил на один день два несложных и коротких дела. Начали с детоубийства,
а теперь разбиралось дело каторжника, рецидивиста, "обратной кобылки". |