Бывший орк одним махом расстегнул куртку, затем пиджак, потом хотел рубашку, однако пуговка никак не поддавалась, тогда Клим в сердцах разорвал рубашку и оголил торс. Всю грудь моего одногруппника покрывал огромный свежий ожог. Я почувствовал, как меня накрывает такая волна ярости, какую я даже на финале против Нойнера не ловил.

— Когда? — спросил я.

— Вчера вечером.

— Почему лекарям не показал?

— Они спросят откуда.

— И что теперь, так ходить будешь?

— После занятий по боёвке зайду, тогда вопросов не будет.

Я ещё раз посмотрел на жуткий ожог и злость усилилась, хотя казалось, что сильнее уже некуда.

— Застегни пиджак и пойдём! — сказал я Климу, но тот продолжил стоять.

Я выдохнул, немного успокоился и попытался объяснить, как я вижу ситуацию:

— Если мы сейчас не поставим его на место, будет только хуже. Поверь, я знаю, о чём говорю. Но всё решаемо. Я просто не ожидал, что он настолько тупой и что всё зайдёт так далеко.

Клим вздохнул, молча кивнул, застегнул пиджак, и мы пошли дальше. С каждым шагом, с каждой секундой кипящая во меня ярость становилась сильнее, и я уже всерьёз опасался, что могу наломать дров. После разговора с Ариной настроение и так были ниже нуля. На это сверху легло возмущение гадким поступком Троекурова. Я находился в таком взвинченном состоянии, что был готов взорваться в любой момент и по любому поводу.

Мы вошли в аудиторию, хотя правильнее будет сказать, влетели за десять минут до начал пары. Почти вся группа, в том числе и Троекуров, уже сидели на своих местах. Я не стал подходить к губернаторскому племяннику, чтобы не поддаться соблазну разбить ему нос, а сказал чуть ли не от порога:

— Троекуров! Пойдём поговорим.

— Говори здесь, — усмехнулся избалованный аристократ. — Или при всех не можешь?

— Хорошо, при всех так при всех, ты сам так решил, — сказал я и подошёл к Троекурову.

Он оглядел меня с нескрываемым презрением и произнёс:

— Только давай быстрее, я занят. Чего хотел?

Троекуров совершенно не напрягся. Видимо, за полтора года он сильно уверовал в своё могущество и просто не допускал, что на всё это может найтись противодействие.

— Чего я хотел? — сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не разбить-таки ему нос. — Да так, мелочь, по большому счёту. Принеси извинения Климу и пообещай оставить его в покое.

— Вот ты дурак, — обратился Троекуров к Климу. — Тебе мало вчерашнего? Жаловаться побежал?

Меня уже почти разрывало от ярости, но я каким-то чудом держался.

— Ничему тебя жизнь не учит! — с умным видом сказал Троекуров Климу и самодовольно ухмыльнулся.

— Это моя фраза, урод! — окончательно вскипел я. — Это тебя жизнь ничему не учит.

Дальше я сделал всё очень быстро. Троекуров даже сказать ничего не успел, как левой рукой я уже держал его за волосы, а правую, точнее, выросший из неё короткий и острый ледяной клинок — у горла.

Троекуров побледнел и, казалось, даже дышать перестал. Клим тоже выглядел очень испуганным — видимо, представил, что в случае чего, ему тоже достанется. Вся группа просто затихла и ожидала развязки истории. И на фоне всего этого раздался невероятно спокойный голос Корецкой:

— Это нечестно.

— Это ты мне? — удивившись, спросил я.

— А кому же ещё? — ответила Дарья. — Ты тут один себя ведёшь недостойно.

Это была такая наглость с её стороны, что я опешил. Я пришёл добиться справедливости, а меня обвиняли в недостойном поведении.