|
Все, что хорошо для Отдела – то не аморально и не предосудительно, если, конечно, речь не идет об открытой уголовщине. Не для себя, в конце концов он старается? И, наконец, третье направление. Личная и тайная информация, обладание которой принесет больше вреда, чем пользы. Она, как правило, была связана с ближайшим окружением, потому являлась совершенно бесполезной для дела. А иногда и откровенно лишней, ведущей к неприятностям. Вот, как сейчас, например. Стоит ли знать, отчего аджин с «Парка Культуры» и тетя Паша друг на друга волками смотрят? Ведь может выйти и так, что, поняв подоплеку конфликта, ему придется выбирать чью-то сторону. Да-да, с годами тетя Паша становится все обидчивей, с немолодыми людьми такое случается сплошь и рядом. Возьмет вот, скажет:
– Теперь ты в курсе, выбирай, кто тебе нужнее – я или он! И что тогда? А Абрагим – это не просто владелец небольшого уличного кафе. Это мостик между Днем и Ночью, нейтральная территория для переговоров, бесценный источник информации и еще много, много чего. Плюс – у него действительно отменная шаурма. Другой такой в столице и области нет. А, может, и в стране. Так что – пусть это все останется между ними. Понадобится – позовут, а нет – так и не надо. – Тетя Паша, а почему вы у Абрагима… – у Мезенцевой, увы, таких принципов, как у Николая не имелось, потому последнему пришлось срочно принимать меры, а именно взять ее стаканчик с кофе и выкинуть его в мусорное ведро – Коль, ты чего! Зачем? Я же не допила еще. – Двадцать минут прошло – продемонстрировал Нифонтов напарнице циферблат часов – По дороге доешь. Верно, тетя Паша? – Верно, верно – лукаво блеснула глазами старушка и последовала его примеру, а именно тоже отправила картонную емкость в мусор – Ну пошли, ребятки, в темный лес, полный сказок и чудес. Песню такую в моей юности пели часто хором под гитару. Тут как раз, в санатории, в тридцатые. И что примечательно – почти все те вокалисты неподалеку лежат. Тоже, в каком-то смысле, в лесу. Кто в Коммунарке, кто в Бутово. – Во время войны погибли? – жуя, спросила Мезенцева – Великой Отечественной? – До нее – отозвалась тетя Паша – Не поняла, о чем я? Ну, может оно и к лучшему. Николай понял, но комментировать сказанное никак не стал. Да и что тут скажешь? Чтобы по справедливости оценить все, что случилось в ту эпоху, надо было в ней жить. Только тогда возможно отделить правду от лжи, да и то не факт, что получится. А уж из нынешнего времени как не вглядывайся в тени прошлого, все равно ничего уже не разглядишь, а потому волей-неволей начнешь повторять все то, что тебе вдалбливает неугомонное ТВ через сериалы, аналитические программы, и прочая, прочая, прочая. Но одно Николай знал точно – это было время гигантов. И в разрезе страны, и в разрезе Отдела. Он много дел той поры перечел еще когда в дежурке сидел, и отталкиваясь от наработанного за прошедшие годы опыта, теперь точно мог сказать – отчаянной смелости и отваги были тогда сотрудники. Они, нынешние, тоже не трусы, но все же в иных случаях могут и отступить, и на компромисс пойти. А те, из тридцатых, полутонов не признавали. Или так – или никак. За всеми этими раздумьями Нифонтов даже и не заметил, как они вошли в лес. Весьма комфортабельный, следует признать. Фонари, лавочки, дорожки асфальтированные. По такому бы с Людмилой прогуляться как-нибудь, так, чтобы не спешить никуда, не ловить никого. Просто идти и идти, беседуя о всяких пустяках, шуршать опавшей листвой, фотографироваться на фоне особенно красивых деревьев. Короче – быть, как все. Только вот вряд ли такое возможно. Он тут, Люда там, в своей деревне, и никаких перспектив на воссоединение пока нет. Не желают ее отпускать из ковена безданно, беспошлинно, а та цена, что ему была названа… Ее он не примет. |
