Староста почесал в затылке, потом вздохнул:

— Выживем. Нас тут, почитай, пять тыщ уже. Да ещё скоро молодёжь нарожает. С остальным тоже порядок.

И уже уверенней повторил:

— Выживем.

— Вот и хорошо. Значит, есть надежда.

— На что, Кузьмич?

Но старый врач махнул рукой:

— Не бери в голову. Это я о своём, стариковском… Кому пацана отдашь? Сирота ведь он теперь.

— Дак… Олеськиным старикам… Кому ещё?

— Дело. Остальным когда скажешь? О случившемся?

Староста вновь зачесал затылок, потом тяжело вздохнул:

— Да утром же… Чего тут тянуть… Можно пацана глянуть?

— Смысл, Федя? Он сейчас после наркоза спит. Приходи после обеда, когда очнётся.

— Хорошо, Кузьмич…

Мужчина поднялся, надел на голову кепку, вышел, кивнув на прощание. Врач остался один, поднялся со стула, подошёл к деревянному шкафчику, висящему на стене, воровато оглянулся, открыл створки, выудил на божий свет поллитровку с прозрачной жидкостью, стакан. Набулькал треть гранёного изделия, остальное тщательно закрыл, убрал. Потом махом осушил стакан, даже не скривившись, словно обычную воду. Поставил пустую ёмкость на стол, коснулся груди сжатым кулаком и вновь произнёс на давно забытом языке:

— Да будет им в Ирии сладко…

Послесловие

…Выжженная палящим солнцем равнина, над которой струились завитки раскалённого воздуха. Кое-где белели кости, отбеленные временем. Топот усталых коней, несущих закованных в латы рыцарей. Шарканье подошв пехотинцев, навьюченных снаряжением. Лязг оружия. Команды офицеров. Завывание дудок и грохот барабана, отсчитывающего ритм шага. Иногда сквозь привычный шум находящейся на марше армии доносились блеяние и мычание скота, идущего в качестве запаса провианта для солдат Императорской армии…

Поход обещал быть лёгким и успешным. Анклав южных земель, решивший защищаться. Что они могли противопоставить двумстам рыцарям и пяти тысячам тяжёлой пехоты, не считая полка штурмовиков и двух отрядов лучников. Шпионы доносили — власти Анклава лихорадочно искали союзников, но безуспешно. Устрашённые участью вырезанной недавно Самары, в которой не осталось никого живого, все окрестные поселения отказались прийти на помощь… Первые два города пали после короткого, но ожесточённого штурма. Впрочем, потери нападающих были незначительны. Мощные метательные орудия штурмовиков легко развалили сложенные из дикого камня стены, а затем на штурм пошла пехота и рыцари. Не щадили никого и ничего. Теперь на месте когда-то цветущих поселений груды развалин и трупов. Из голов убитых сложены пирамиды. Командующий вторжением получил чёткий приказ — не щадить никого и ничего. Властителей Анклава — сварить живьём. Жителей — оставить в живых только одного из сотни. Остальных — казнить. И Маркиз Смерти выполнял приказ со всем тщанием…

Внезапно передовой отряд остановился — перед ними спокойно сидела на небольшом обломке скалы фигура человека, закутанная, несмотря на ужасающий полуденный зной, в чёрный плащ. При виде выходящей из низины армии вторжения тот вскинул руку, призывая остановиться. Командир разведчиков, следующий чуть впереди основных сил, рванул поводья, и, бешено вращая налитыми кровью глазами, его конь остановился, роняя на землю хлопья пены. Короткое раздумье, и к неизвестному устремился одинокий всадник. Стуча копытами, лошадь донесла седока к неизвестному и, храпя, замерла, остановленная рывком поводьев.

— Что тебе?!

— Уходите.