|
Задувал порывистый западный ветерок, поэтому паруса были бесполезны. Но погода стояла отменная, а море практически не волновалось, как и всегда при таком мягком бризе. Как бы Катон ни ненавидел Цезаря, но он все же читал его комментарии к войне в Длинноволосой Галлии и не позволил ненависти ослепить себя. Он обратил внимание на кое-какие вещи. Важнее всего было то, что генерал делил все лишения и страдания с рядовыми солдатами: шел пешком, когда шли они, питался крохами мяса вместе с ними, когда не хватало провианта, никогда не чурался их общества и во время продолжительных маршей, и в ужасные моменты отчаяния, когда казалось, что фортификации вот-вот падут, а всех, кто за ними прячется, возьмут в плен и сожгут в плетеных клетках. Политически и идеологически Катон многое почерпнул из этой книги, загнав глубоко внутрь стремление осмеять и отринуть любые действия Цезаря, и в результате взял себе что-то на ум. В детстве учеба была для Катона сущей мукой. Даже его сводная сестра Сервилия лучше запоминала то, чему его учили, а легендарная память Цезаря вообще была для него недостижи-мым образцом. Катон постоянно зубрил, зубрил и зубрил, и Сервилия презрительно фыркала, но Цепион всегда его защищал. В том, что Катон сумел пережить свое страшное детство, будучи самым младшим в буйном выводке малолетних сирот, была, несомненно, заслуга одного Цепио-на. Официально сводного брата Катона, но на деле, видимо, кровного, ибо многие поговаривали, что Цепион вовсе не сын своему отцу, а плод любви своей матери, Ливии Друзы, и отца Катона, за которого она позднее вышла замуж. О том свидетельствовали немалый рост Цепиона, рыжие волосы и огромный горбатый нос. Вылитый Порций Катон, несмотря на свое августейшее патрицианское имя и огромное богатство, которое он унаследовал, будучи Сервилием Цепионом. Богатство, основанное на пятнадцати тысячах талантов золота, украденного у Рима, – легендарного золотого запаса Толозы. Иногда, когда вино не помогало и не удавалось отделаться от ночных демонов, Катону на память приходил вечер, когда какой-то прихлебатель врагов его дядюшки Друза воткнул не-большой, но очень острый нож тому в пах и поворачивал его до тех пор, пока ранение не стало смертельным. Политика с ревностью – жуткая смесь. Крики агонизирующего Друза не стихали целую вечность. Огромная лужа крови растеклась по бесценной мозаике пола. Потом пришло чувство защищенности, которое двухлетний Катон обрел в объятиях шестилетнего Цепиона, когда все шестеро были свидетелями ужасной смерти дядюшки Друза. Эту ночь невозможно за-быть. После того как преподавателю все-таки удалось научить Катона читать, он нашел свой ко-декс жизни в многочисленных работах своего прадеда Катона Цензора: безжалостное подавле-ние всяких эмоций, незыблемость принципов и бережливость. Цепион терпел это в своем млад-шем брате, но сам никогда таким постулатам не следовал. Катон, не умевший разбираться в чьих-либо чувствах, не мог правильно понять и Цепиона, уже предвидевшего, к чему могут привести жизненные принципы, которые не позволяют прощать человеку малейший проступок. Их нельзя было разделить, они даже вместе отслужили свой срок в армии. Катон не пред-ставлял себе жизни без Цепиона, своего постоянного защитника от нападок Сервилии, дразнив-шей его за огненно-рыжие волосы, потому что он был потомком позорного брака Катона Цензо-ра с дочерью своего раба. Конечно, Сервилия знала и об истинном происхождении Цепиона, но поскольку тот носил имя ее собственного отца, она с особой сосредоточенностью изводила Ка-тона. «Цепиона никогда не волновало, чьим потомком он был на самом деле, – думал Катон, об-локотись на поручни и глядя на мириады мерцающих огней своего флота, отбрасывающих зо-лотые ленты на черную водную гладь. – Сервилия. Чудовищный ребенок, чудовищная женщина. Еще грязнее, чем была наша мать. Женщины – презренные существа. Как только какой-нибудь красавчик с безупречными предками и повадками блудливого кота попадается им на глаза, они тут же торопятся раздвинуть перед ним ноги. |
