|
– Значит, есть поселения? – просияв, спросил Катон. – Между нами и Большим Лептисом, что в шестистах милях от нас, только Харакс. – Как далеко до Харакса? – Около двухсот миль, но есть и оазисы, и колодцы, а население – мои псиллы. – Как ты думаешь, – неуверенно спросил Катон, – мог бы я нанять пятьдесят твоих псиллов в проводники до самого Тапса? Тогда, встретив людей, не знающих греческого, мы смогли бы с ними договориться. Нас очень много. Я не хочу устрашать племена. – Цена найма будет высокой, – ответил Насамон. – Два таланта серебра? – За такую сумму, Марк Катон, ты можешь забрать нас всех! – Нет, полусотни будет достаточно. Только мужчин, пожалуйста. – Это невозможно! – улыбнулся Насамон. – Извлечение лазерпиция из сульфия – женское дело. Они будут добывать его для тебя и на марше. Ежедневная доза – по маленькой ложке на человека. Ты и половины необходимого с собой не прихватишь. Но я дам тебе бесплатно еще десять мужчин, чтобы те приглядывали за женщинами и справлялись с укусами скорпионов и змей. Секст Помпей посерел от ужаса. – Змеи? – Его передернуло. – Скорпионы? – В больших количествах, – спокойно сказал Насамон, словно змеи и скорпионы всего лишь мелкое будничное неудобство. – Мы лечим укусы, разрезая их и высасывая яд. Но легче сказать, чем сделать. Поэтому лучше используй моих людей. Они это умеют. Если укус обрабо-тать как надо, люди практически не умирают. Только женщины, дети, недужные и старики. «Значит, – угрюмо подумал Катон, – мне нужны свободные мулы, чтобы везти укушенных. Но благодарю за псиллов, милостивая Фортуна!» – Не смей никому говорить ни слова о змеях и скорпионах! Ни единой душе! – грозно при-казал он Сексту на обратном пути в Арсиною. – Если проговоришься, я закую тебя в цепи и отошлю к царю Птолемею. Шляпы были сплетены, а Арсиноя и ее окрестности лишились ослов. Сократ и Насамон сказали Катону, что мулы слишком много пьют и слишком много едят. А ослы и поменьше их, и сильнее, и лучше таскают вьюки. К счастью, ни фермеры, ни купцы не возражали против обме-на. Мулы все же армейские, племенные. И Катон за три тысячи своих мулов получил четыре тысячи ослов. Для повозок он приобрел волов, но купить овец оказалось невозможно. В конце концов пришлось согласиться на две тысячи коров и тысячу коз. «Это не марш, это целое переселение, – думал он мрачно. – Как, должно быть, хохочет сейчас Лабиен! Он уже в Утике! Но я ему покажу! Пусть даже потом я умру, но я приведу в провинцию Африка мои десять тысяч способных драться людей!» У него действительно наби-ралось такое количество, ибо он брал с собой и нестроевых. Ни один римский генерал не требо-вал от своих бойцов полного самообслуживания. Каждая центурия состояла из ста человек, но только восемьдесят из них были воинами. Остальные двадцать мололи зерно, пекли хлеб, разда-вали воду на марше, заботились о животных и о повозке центурии, стирали белье, следили за чистотой. Это были не рабы, а римские граждане, просто малопригодные для воинской службы, в основном деревенские простофили. Доля в трофеях у них была небольшой, зато жалованье и питание – как у солдат. Пока женщины Киренаики трудились над шляпами, мужчины делали курдюки для воды. Глиняные амфоры с острым дном, предназначенные для хранения в рамах или в толстом слое опилок, были слишком громоздкими и не вмещались в корзины, привязываемые к спинам ослов. – Значит, вина не будет? – огорченно спросил Секст. – Ни капли, – ответил Катон. – Люди будут пить воду, и мы тоже. Даже Афенодору нечем будет себя подкрепить. На третий день января гигантское переселение началось под приветственные крики всего населения Арсинои. |
