|
Около тысячи четырехсот. По моим расчетам, силы сопротивления окрепнут доста-точно только к маю нового года. Здесь, в Киренаике, нам стало известно, что Цезарь теперь в Александрии и что его втянули в войну. Нам также известно, что царь Фарнак из Киммерии свирепствует сейчас в Малой Азии и что Гней Кальвин с двумя легионами Публия Сестия и еще некоторым количеством солдат спешит туда, чтобы его сдержать. Ты, Лабиен, знаешь Цезаря лучше любого из нас, так что ответь: пойдет ли он на запад, после того как наведет порядок в Александрии? – Нет, – ответил Лабиен. – Он пойдет на выручку к Кальвину и так поколотит Фарнака, что тот побежит в Киммерию, поджав хвост. – Да, мы тоже так думаем, – вежливо согласился Катон. – Поэтому, уважаемые курульные магистраты и сенаторы, я пойду к войскам и спрошу у них, сумеем ли мы пройти тысячу четы-реста миль до Адрумета. – В этом нет необходимости. Пусть Афраний принимает решение, – сказал Лабиен и вы-плюнул вино на пол. – Никто не может принимать это решение, кроме тех, кого мы собираемся повести в этот путь! – гневно рявкнул Катон. – Тит Лабиен, неужели ты хочешь иметь дело с десятью тысячами возмущенных, несогласных людей? Хочешь? А вот я не хочу! Солдаты Рима – граждане! Они имеют право голоса на выборах, независимо от того, какую ценность имеют эти голоса, если люди бедны. Но многие из солдат вовсе не бедняки. Об этом хорошо знал Цезарь, когда посылал в Рим отпускников, чтобы те проголосовали за него или за его кандидатов. А наши люди – за-служенные ветераны, нажившие состояния на военных трофеях. Они имеют вес как в политике, так и в воинском деле! Кроме того, они отдали нам все свои деньги, лежавшие в банках, чтобы помочь финансировать войну Республики против Цезаря, так что они являются и нашими кре-диторами. Поэтому я пойду к ним и спрошу их мнение. В сопровождении Лабиена, Афрания, Петрея и Секста Помпея Катон пошел в огромный лагерь, разбитый на окраине Арсинои, собрал всех солдат на площади возле складов и объяснил ситуацию. – Подумайте об этом сегодня, а завтра на рассвете дадите ответ! – выкрикнул он. На рассвете ответ был готов. Озвучил его Луций Гратидий: – Мы выступим, но на одном условии. – Каком условии? – Что командирскую палатку займешь ты, Марк Катон. В сражениях мы готовы выполнять приказы наших генералов, легатов, трибунов. Но на марше по бездорожью в стране, которую никто не знает, только один человек должен отдавать нам приказы – ты, – решительно заявил Луций Гратидий. Пятеро аристократов уставились на Гратидия в изумлении, даже Катон. Такого ответа не ждал никто. – Если консуляр Луций Афраний сочтет, что ваша просьба не противоречит принципам mos maiorum, тогда я поведу вас, – сказал Катон. – Не противоречит, – глухо произнес Афраний. Замечание Катона о том, что Помпей Великий являлся должником своей собственной ар-мии, ввергло его в меланхолию. Сам он тоже вручил Помпею целое состояние. Петрей, кстати, тоже. – По крайней мере, – сказал Секст Катону на следующий день, – ты дал такой пинок в зад Лабиену, что тот полетел далеко. – Ты о чем это, Секст? – Он за ночь погрузил свою кавалерию и лошадей на сто кораблей и с рассветом уплыл в провинцию Африка с деньгами и всей пшеницей Арсинои. – Секст усмехнулся. – Афраний и Петрей тоже уплыли. Огромная радость охватила Катона. Забывшись, он даже заулыбался. – О, какое облегчение! Хотя теперь, к сожалению, твой старший брат недополучит сто ко-раблей. – Мне тоже его жаль, Катон, но не настолько, чтобы скорбеть о потере таких попутчиков, как Лабиен и его драгоценные лошади. В этом походе тысяча лошадей тебе не нужна. Они пьют воду целыми амфорами и очень много едят. – Секст вздохнул. |
