– Че его?! – раскатисто погнал он крик из пропитого горла.

Каким то чисто механическим движением я резко дернул матрац на себя.

– С сука… – со сдавленном удивлением молвил Харитонов, брякнувшись в проем между койками. Впрочем, он тут же упруго поднялся, уставившись на меня с немым изумлением.

– Сержантик то с норовом, – заметили из погруженного в темноту угла казармы, окутанного табачным дымом.

– Молодой, а борзый, – согласился Харитонов усмешливо. – Ну к, выйдем, сучонок, – предложил надменно, кивнув в сторону коридора.

Ох, не хотелось мне мордобития, хотя в данном вопросе смело могу назвать себя специалистом многоопытным, получавшим в голову и в корпус столько раз, что страх перед болью и увечьями был из меня выбит еще в нежном юношеском возрасте, когда начал я заниматься кикбоксингом в родимых московских Лужниках…

– У тебя, сучонок, что, слух пропал?

Нет, похоже, словами тут ситуацию не разрешить…

– Это ты мне? – спросил я, разглядывая внимательно ногти на левой руке и превосходно зная, что взгляд противника также на моей левой руке и сосредоточен. А зря, между прочим.

– Тебе, тебе…

– Так. То есть сучонок – это я, значит…

– Значит.

– Странно… – Я и в самом деле недоумевал. – Пришел человек в казарму, расстелил простыни, решил поспать, вдруг, откуда ни возьмись, является какая то мразь, заваливается прямо в сапогах на кровать, выражается невежливо… А почему? Видимо, не учили мразь приличным манерам. И уже поздно учить. Но проучить никогда не поздно, думаю.

Взгляда от своей левой кисти я по прежнему не отрывал, в то время как рукой правой совершил движение в сторону физиономии ефрейтора, плотно зажав его переносицу суставами указательного и среднего пальцев.

– С с с волочь… – прохрипел Харитонов, безуспешно пытаясь от своего носа мою руку оторвать и испытывая – это я знал наверняка – пронзительную боль и страх оттого, что носовая кость вот вот треснет. – Пусс ти…

Скрипнули пружины нескольких коек. Наматывая ремни на пальцы, ко мне неторопливо двинулись несколько рослых фигур в белом солдатском исподнем, что, в общем то, меня не смутило. Ситуация была ординарной, многократно отработанной, и развитию ее способен был помешать только какой либо псих, пыл которого я был готов остудить ударом ноги либо в пах, либо с растяжкой в подбородок, что смотрится со стороны довольно таки эффектно и резко уровень агрессивности нападающих снижает.

– Всем стоять! – мельком обернувшись на белые пятна нательных рубах, процедил я. – Иначе сломаю ему нос. Ну!

Фигуры в нерешительности замерли, поигрывая латунными бляхами.

– Пус с ти… – шипел, пуская слюну, Харитонов.

– Отпущу, – сказал я. – Но сначала давай ка попросим прощения.

– А а а а…

– Видишь, первую букву алфавита мы изучили. Будем разучивать другие буквы или уже знаешь, как построить фразу?

Я не изгалялся над ефрейтором, нет. Просто знал, что в настоящий момент чувство активной солидарности, владеющее его соратниками, постепенно подменяется всевозрастающим любопытством пассивных наблюдателей.

– Извиняюсь, бл…

– Чего?..

– А а а а… Я нечаянно, че ты, в натуре, бэ э э… Извиняюсь, сказал же!

– И обещай, что больше такого не повторится.

– Не повторится, отпусти, б… больше… не буду, проехали…

– Ну вот. – Я разжал пальцы. – Конфликт, надеюсь, исчерпан.

Харитонов стремительно отпрянул в сторону, вытирая невольные слезы и осторожно ощупывая вспухший нос.