В голосе пулеметоносителя сквозила отчетливая, даже агрессивная неприязнь. Однако неприязнь эта меня не задела, иммунитет к ней за прошедшие полгода службы выработался стойкий.

Да, не любили нас, москвичей, соотечественники. И почитали за какую то особую, чуждую народу русскому нацию. Сначала такому отношению я искренне удивлялся, после же, свыкшись, начал воспринимать его с презрительным равнодушием. Но природа болезненной внутренней зависти провинциалов к обитателям столицы оставалась для меня неизменной загадкой. Отчего происходила эта зависть? Оттого, что жителям Москвы больше привилегий перепадает? Или оттого, что по складу ума и характерам мы иные, нежели наши периферийные российские собратья – истинные, так сказать, русские, кондовые?..

По дороге развязный ефрейтор многократно пытался завести разговор на ту или иную тему, но я упорно отмалчивался, и до железных ворот с намалеванными на них красными звездами, за которыми располагалось двухэтажное кирпичное здание конвойного подразделения, мы, будущие сослуживцы, дошли в сосредоточенном молчании. Прошли через пустовавший КП и очутились у входа в казарму, где наши пути разошлись: ефрейтор отправился к «прилавку» ружпарка для сдачи оружия и боеприпасов, а я пошел в канцелярию роты, дабы отрапортовать местному начальству о своем прибытии по назначению для дальнейшего прохождения и так далее.

За столом канцелярии, спиной к окну, сидел капитан лет сорока с желчным лицом хронического язвенника и гладко зачесанными назад редкими волосами, тронутыми проседью.

Капитан курил вонючую папиросу местной марки. Мой рапорт он выслушал равнодушно, откинувшись на спинку обтянутого черным дерматином кресла, и по завершении монолога спросил кратко и внятно:

– Пьешь?

– Ну, так… – замялся я. – По торжественным случаям.

– А торжественный случай – когда есть что выпить?

Я молчал, теряясь в догадках, чем вызван такой настойчивый интерес ротного к моим неуставным отношениям с зеленым змием.

– Я в смысле – злоупотребляешь? – уточнил капитан.

– Вот это нет, – отозвался я искренне.

– Уже хорошо, – сказал капитан. – Если не брешешь. Парень ты вроде ничего, приличный с виду…

Он загасил папиросу и, встав из за стола, тяжело заходил по тесной, как ножны охотничьего тесака, канцелярии.

– Так, – почесал в раздумье коротко стриженный затылок. – Значит, ты к нам на должность инструктора по инженерно техническим средствам охраны. Так?

– …точно, – добавил я.

– Ну и какие такие средства ты изучал? – испытующе зыркнул на меня капитан.

– Всякие… Телеемкостную систему, радиолучевые датчики, ограждение «еж»…

– …твою мышь, – сказал капитан.

– Что?

– Еж твою мышь, – процедил капитан со вздохом. – Нет у нас тут никаких телеемкостей и всякой там, понимаешь, аппаратуры…

– А что есть? – поинтересовался я – безо всякого, впрочем, интереса.

– В основном заборы, – прозвучал ответ. – Ну, на жилой зоне по ним еще проводки натянуты, на разрыв, чтобы срабатывали… Изоляция, правда, вся прогнила, менять надо… Да и заборы то с доисторических времен стоят, труха, а не заборы. В общем, работы у тебя тут, сержант, невпроворот. Людей не дам, – быстро проговорил капитан, словно опасался, что именно такое требование от меня сейчас и поступит. – Личного состава не хватает, службу нести некому. Но зеков бери, я с начальником колонии потолкую, предоставим тебе бригаду расконвоированных…

– У которых срок, что ли, вышел?

– Если бы вышел, здесь бы они не задержались, – покривился капитан саркастически.