– Хорошо. А откуда появились тридцать пять тысяч долларов на вашем счете в банке?

– Мне их дал Николай Степанович, – не моргнув глазом, продолжал я дудеть в самую надежную дудку. – На возможные непредвиденные расходы.

– Вот так сразу – взял и дал. Тридцать пять тысяч.

– Не сразу. Частями, время от времени. Он говорил, что это наш оперативный стратегический запас.

Я врал, уже веря самому себе. И все валил на бывшего своего начальника, сознавая: казнокрад Николай Степанович, конечно же, для моего следователя абсолютно и категорически недоступен и, возможно, плавает сейчас в своей панаме неторопливым брассом в бассейне какого нибудь роскошного отеля, расположенного на берегу океана в штате Флорида, предоставив мне отдуваться за весь его финансово агентурный аферизм…

– То есть вы понимаете, о какой сумме идет речь? – спросил Иван Константинович с ощутимой угрозой.

– Не понимаю.

– О сумме более миллиона долларов.

– Извините, но тогда я парюсь здесь за чужие радости.

– Выбирайте выражения.

– Я их как раз и выбираю. Самые доходчивые.

– Анатолий, вам придется у нас задержаться.

– На каком основании? – мягко вопросил я.

Иван Константинович помедлил, затем со вздохом произнес:

– Я буду откровенен, Толя. Вы взрослый мальчик, понимаете, с кем имеете дело, и уж, конечно, сознаете, что данную историю нам надо прояснить до конца. Поэтому предлагаю вам или сотрудничество, или конфронтацию. Как скажете, так и будет.

– Сотрудничество, – не утрудившись раздумьем, изрек я.

– Еще одно доказательство, что вы не придурок, – констатировал мой следователь. – А теперь позвоните маме на работу и сообщите, что вы уехали на три дня к школьному приятелю на дачу.

Из ящика стола он извлек трубку радиотелефона. Я в точности исполнил его приказ.

Далее – началось! Нескончаемые допросы, полиграф, снова допросы…

Скоро ситуация прояснилась для меня окончательно: я проходил в качестве свидетеля во внутреннем расследовании шпионским департаментом финансовых махинаций Николая Степановича, причем поначалу фигурировал как соучастник преступного сговора и доверенное лицо перерожденца в генеральском мундире, но во мне быстро, что называется, разобрались, и по прошествии третьего дня Иван Константинович передал мне заклеенный почтовый конверт, не отмеченный никакой надписью, но явно содержащий некие бумаги.

– Ваша трудовая книжка, – пояснил он. – Вы уволены с работы по сокращению штатов.

– Я понял, – кивнул я, уже свыкшийся с мыслью, что с Индией, да и со всей моей прошлой жизнью пришла пора расстаться. Однако заметил: – В Бангалоре у меня осталась куча вещей…

– Ах, Толя, – отозвался Иван Константинович, – вы даже не представляете, сколь мизерны ваши потери по сравнению с теми, какие вас ожидали первоначально!..

И я заткнулся.

– Кстати, – задал Иван Константинович напоследок меркантильный вопрос, – вам в банке не выдавали карточку для снятия денег из банкомата?

– Нет, – мотнул я головой, испытывая злорадное удовлетворение. – Обычно я приходил с книжкой к менеджеру, мы с ним хорошо знакомы… Он, собственно, мне и открыл счет. Зовут его Сешейя…

– Свободен, – процедил инквизитор сквозь зубы.

В том же военном автомобильчике с глухим кузовом, в народе именуемом «креветкой», я был доставлен с таинственного загородного объекта домой.

Несмотря на то что Иван Константинович в угрожающих выражениях предупреждал меня об обете молчания насчет всего приключившегося со мной за эти три памятных дня и снабдил правдоподобной легендой о внезапном завершении моей индийской эпопеи, я все таки поведал маман о случившемся – правда, под честное ее слово о неразглашении…

Возмущению маман не виделось конца и края.