Чем больше Глеб пил, тем легче ему было верить в то, что он попал в прошлое. Сама мысль об этом уже не казалась ему такой уж дикой.

За соседним столом компания окающих купцов шумно обсуждала дела. Все были упитанны, бородаты, громогласны. И только один из них – невысокий, тощий, с бледным лицом и забинтованной рукой – был тих и грустен. Время от времени он поглядывал на перевязанную тряпкой костлявую кисть и вздыхал.

Когда кто‑то из купцов отпускал шутку и другие громогласно хохотали, тощий тоже улыбался, но как‑то растерянно и словно бы невпопад.

Глеб кивнул на него подбородком и сказал Ваське:

– Гляди, какой бледный! Видать, брага совсем не впрок пошла.

Васька проследил за его взглядом и ответил:

– Это княжий мытарь Давило Гусь. У него жисть тяжелая. Люди его не любят, а он их за это презирает. Будешь тут бледным.

Васька взялся за кувшин и разлил брагу по кружкам.

И тут кто‑то отчаянно завопил.

Загрохали сдвигаемые стулья и лавки, мужики повскакивали с мест. Глеб опустил кружку и уставился на соседний стол. Там происходило что‑то странное. Купцы, прежде сидевшие за столом, теперь отскочили от него на два‑три шага и с ужасом смотрели на единственного человека, оставшегося на лавке. Это был тот самый мытарь, который, по утверждению Васьки Ольхи, побледнел от тяжелой жизни.

Выглядел мужичок ужасно: лицо его осунулось, глаза запали, губы стали бледно‑синими. И вдруг лицо его стало меняться – рот и нос вытянулись вперед, переносица разъехалась в стороны и покрылась бурой шерстью. Изо рта мытаря плеснула кровь, а вслед за ней на стол посыпались окровавленные зубы.

Глеб тряхнул головой и провел пальцами по глазам, словно пытался прогнать наваждение. Но наваждение не исчезло. Верхняя губа мытаря приподнялась, и Глеб с изумлением увидел, что на месте выпавших зубов растут острые желтоватые клыки.

– Оборотень! – заорал кто‑то.

– Белого железа! Есть у кого белое железо?

Мытарь медленно поднялся и, зарычав, стал затравленно озираться по сторонам. Глеб увидел, что тряпочка на его руке размоталась и из разверстой раны торчали, словно колосья, жесткие черные волосы.

И вдруг кто‑то громко и властно проговорил:

– А ну – разойдись!

Народ заоглядывался.

Из темной ниши вышел поджарый человек в замшевой куртке и высоких сапогах‑ичигах. Волосы у него были длинные, темно‑русые, а борода – с легкой проседью. В руке у мужчины поблескивал кинжал с лезвием из белого металла.

– Разойдись! – повторил он.

Народ расступился в стороны, давая ему дорогу. Мужчина смело шагнул к мытарю. Завидев врага, тот набычился и зарычал. Что‑то заскребло по дубовой столешнице. Глеб опустил взгляд и увидел, что на пальцах мытаря отросли мощные, будто у рыси, когти.

И вдруг мытарь рыкнул и взвился в воздух. Выбросив вперед когти, он стеганул ими, целя в лицо длинноволосого. Однако тот увернулся, быстро присел и, резко крутанувшись, ударил мытаря каблуком по ноге. Мытарь рухнул на пол. В то же мгновение длинноволосый прыгнул мытарю на грудь и с размаху вогнал ему кинжал в волосатое горло.

Мытарь захрипел и попытался цапнуть длинноволосого когтями, но тот отшатнулся, а затем быстро вскочил на ноги и отбежал на пару шагов.

Мытарь, которого из‑за ужасного вида и мытарем‑то уже назвать было трудно, еще пару раз дернулся и замер.

Купцы повернулись к длинноволосому и приветливо загудели:

– Да воздастся тебе богами, Громол!

– Благодарствуем!

– Не за что, – ответил длинноволосый и отер ладонью вспотевший лоб. – Впредь будьте осторожней и смотрите, кого пускаете за свой стол.

Дверь за стойкой целовальника открылась, и в кружало вошли два рослых парня в рубахах.