А именно: почему же после той ночи Элен не пришла к тетке и не рассказала все как есть? Маг или нет, трезвый или пьяный в дымину… но Шоттик не должен был к ней прикасаться, услышав слабое «нет». Однако она позволила ему безнаказанно уйти. Долгие девять месяцев упорно скрывала, что с ней в действительности произошло. Быть может, свою роль тут сыграл страх перед теткой? Боязнь того, что после такого позора ее выгонят обратно в нелюбимый дом? К сестре и отчиму, от которого она, со слов леди Норвис, тоже страдала? Или же Элен просто не верила, что ей помогут, ведь именно в этом доме и из-за этих гостей в одночасье разбились все ее невеликие мечты? Поэтому-то она и молчала о ребенке, пока не стало невозможно это скрывать?
Не знаю. С женщинами ни в чем нельзя быть уверенными. Но факт в том, что Элен предпочла остаться наедине со своим горем. И, судя по поведению Шоттика, он даже сейчас не догадывался, что тогда, ночью, с ее стороны это была совсем не игра. Как не думал он и о том, что вызвавшая его на честный разговор Элен была не расчетливой дрянью, умышленно сохранившей ребенка ради получения выгоды, а лишь потерявшей веру в людей, запутавшейся в сомнениях девчонкой, которая не знала, каким еще образом обеспечить сыну нормальное будущее.
– Что ты собираешься делать, Рэйш? – хрипло спросил Шоттик, когда я надолго замолчал. – Если помнишь, приборы на темной стороне не работают, так что у тебя и сейчас нет ни одного доказательства. Ни один суд не примет твои слова на веру. А все следы я за собой убрал!
– Да, – обронил я, отступив назад и убрав руку с чужого горла. – Следы ты действительно подчистил хорошо. Но это не значит, что ты избежишь наказания.
У Шоттика исказилось лицо.
– Что, казнить меня захотел?! Собственноручно башку с плеч срубишь?!
– Я маг, а не палач, – скупо обронил я. Хотя, если честно, предложение было заманчивым. Собственно, убить человека для меня уже давно не представляло проблем. А сегодня я бы сделал это с превеликим удовольствием, наплевав даже на появление метки в ауре. Но едва заметно кольнувшее плечо помогло устоять от искушения, поэтому я лишь отступил ещё на шаг и так же тихо добавил: – Пусть Тьма решит твою судьбу.
У Шоттика вырвался из горла странный булькающий звук, когда вокруг меня сгустилось и начало стремительно расползаться густое черное облако. Пришедшая на зов Тьма была голодна, поэтому на застывшего в ужасе светлого обратилась сразу тысяча обрекающих взглядов, а в его расширившихся в панике глазах отразились тысячи лиц. На темную сторону без предупреждения обрушился многоголосый, настойчиво ввинчивающиеся в уши шепот… но я его почти не слышал, потому что на этот раз он был предназначен для другого.
– А-А-А-А! – в голос взвыл прикованный к камню Шоттик, когда поднявшаяся за моей спиной Тьма тяжелым языком нависла над его телом и на мгновение замерла, прежде чем обрушиться всей мощью. Светлый при этом даже не побледнел – он аж почернел, уставившись за мою спину с таким видом, словно увидел там что-то ужасное. А потом задергался в путах как припадочный и, задыхаясь от ужаса, прошептал: – Нет. Ты же мертва. Я тебя убил!
– Закрой глаза, – шепнул мне на ухо знакомый голос, и я послушно опустил веки, чувствуя на затылке холодок чужого дыхания. А потом услышал шумный всплеск, жуткий хруст, оборвавшийся истошным воплем. И после этого лишь спокойно ждал, когда раздавшиеся в ночи чавкающие звуки, прерываемые бессвязными стонами и мычанием, окончательно стихнут.
– До скорой встречи, Артур Рэйш, – ласково шепнула Смерть, когда на кладбище вновь воцарилась мертвая тишина.
– До скорой, – согласился я, отворачиваясь и открывая глаза. Но на холме никого не было, кроме меня и затаившей дыхание куклы, которая сидела на чьем-то надгробии и с ошарашенным видом таращилась в темноту. |