|
прим.>! - Ничего мне не надобно, - отвечал старый солдат, - и помощь твоя не нужна, пока вот этой рукой я еще шевельнуть в силах и саблю удержать могу, но старый друг наш, достойнейший муж Речи Посполитой, в глубоком горе, да кто знает, жив ли он... - О святой боже! У Володыевского беда? - Беда! - подтвердил Харламп, и из глаз его в три ручья хлынули слезы. - Знай же, ваша милость, что панна Анна Борзобогатая с земной юдолью рассталась. - Умерла! - воскликнул Кмициц, схватившись за голову. - Как птичка, пронзенная стрелой... Наступило молчание, только яблоки с тяжким стуком падали на землю да пан Харламп вздыхал все громче, с трудом сдерживая плач, а Кмициц, заломив руки и качая головой, повторял: - Милостивый боже! Милостивый боже!.. - Не дивитесь тому, что ослаб я и обмяк, - промолвил наконец пан Харламп, - ведь если у вас при одной только вести о несчастье щемит сердце от dolor <Боли (лат.).>, что же говорить обо мне, который и ее кончину, и его безмерную скорбь видел. Тут вошел слуга, неся на подносе бутыль и еще одну чарку, а следом и Оленька, изнывавшая от любопытства. Глянув мужу в лицо и заметив его глубокое смятение, она, не выдержав, сказала: - С какой твоя милость пожаловали вестью? Не отталкивайте меня. Может, я вас утешу, может, поплачу с вами, а может, советом помогу. - Тут и твоей голове не придумать совета, - сказал пан Анджей, - боюсь только, кабы от таких вестей здоровью твоему урона не было... - Я все снесу, горше всего неизвестность. - Ануся умерла! - сказал пан Кмициц. Оленька, побледнев, тяжело опустилась на скамейку. Кмициц подумал было, что она сомлела, но печаль взяла верх над внезапностью вести. Оленька заплакала, а оба рыцаря дружно ей вторили. - Оленька, - сказал наконец Кмициц, желая отвлечь ее и утешить, - или не веришь ты, что душа ее в раю? - Не над ней, а без нее, осиротев я плачу, да еще над бедным паном Михалом, потому что хотела бы я верить в спасение собственной своей души, так же как в ее вечное блаженство верю. Редкой добродетели была, благородная, добрая. Ах, Ануся! Ануся, незабвенная моя! - Я был при ней и всем могу пожелать такого благочестия в час кончины. Снова наступило молчание, а когда вместе со слезами отхлынула печаль, Кмициц сказал: - Рассказывай, друже, все как было, в грустных местах медом дух подкрепляя. - Спасибо, - ответил Харламп, - выпью глоток-другой, коли и ты мне компанию составишь, а то боль сердце клещами сжала, а теперь за глотку хватает, того и гляди, задушит. Вот как это было. Ехал я из Ченстоховы в родные края, думал, возьму в аренду именье, поживу на старости лет в мире и покое. Довольно повоевал я на своем веку, мальчишкой в войско вступил, а сейчас голова седая. Если не усижу на месте, может, и встану под чьи-то знамена, но, право, союзы эти с обидчиками, вконец отчизну разорившие, да междоусобицы всякие, на потеху врагам разжигаемые, вконец отвратили меня от Беллоны... Боже праведный! Слышал я, пеликан своею кровью детей кормит. Но у бедной отчизны и крови-то не осталось. Добрым солдатом был Свидерский... Бог ему судья!.. - Ануся, милая Ануся! - с плачем прервала его пани Александра, - если бы не ты, что бы со мной и со всеми нами сталось! Была ты для меня опорой и защитой. |
