|
Арман так и сделал. Он проглотил стихи, посетил спектакли, даже посмотрел великолеп-ные новые фильмы с участием Лоуренса Фишбурна, Кеннета Браны и Леонардо Ди Каприо. И вот что сказал Арман по вопросу своего обучения во время нашего последнего разговора: «Лес-тат был прав. Он дал мне не книги – он дал мне ключ к пониманию. Этот Шекспир пишет…» И я процитирую здесь и Армана, и Шекспира, прочту его вам так, как мне читал Арман, – как будто это говорит мое сердце: Мы дни за днями шепчем. «Завтра, завтра». Так тихими шагами жизнь ползет К последней недописанной странице. Оказывается, что все «вчера» Нам сзади освещали путь к могиле. Конец, конец, огарок догорел! Жизнь – только тень, она – актер на сцене. Сыграл свой час, побегал, пошумел – И был таков. Жизнь – сказка в пересказе Глупца. Она полна трескучих слов И ничего не значит. «Вот что он пишет, – сказал мне Арман, – и все мы понимаем, что это истинная правда, и перед ее лицом рано или поздно падет любое откровение, но мы испытываем потребность лю-бить эти слова, потре6ность услышать их снова! Потребность запомнить их! Потребность не за-бывать ни единого слова»«. Мы оба помолчали. Ты опустил глаза и подпер рукой подбородок. Я знала, что на тебе ле-жит весь груз ответственности за уход Армана на солнце, и мне так понравились стихи и то, как ты их прочел. Наконец я сказала: «А я получаю удовольствие. Подумать только, удовольствие! От того, что ты читаешь мне эти стихи». Ты улыбнулся. «Я хочу узнать, чему можно научиться. Я хочу узнать, что можно увидеть! И вот я пришел к вам, к Дочери Тысячелетий, к вампиру, испившему крови самой царицы Акаши, к вам, пере-жившей две тысячи лет! И я прошу вас, Пандора, пожалуйста, напишите мне что-нибудь, напи-шите свою историю, напишите что хотите». Я долгое время не давала никакого ответа. Потом решительно заявила, что не могу. Но что-то во мне шевельнулось. Я услышала и увидела споры и речи давно ушедших веков, увидела, как поднятая свеча поэта осветила те эпохи, которые были любимы мною и потому хорошо мне известны. Другие эпохи не были мне знакомы – я странствовала в неведении, как дух. Да, мне было что написать. Было. Но в тот момент я не могла в этом признаться. Ты страдал, вспоминая об Армане и о том, как он ушел на утреннее солнце. Ты оплакивал Армана. «Существовала ли между вами связь? – спросил ты. – Простите мою дерзость, но я имею в виду тот факт, что оба вы получили Темный Дар от Мариуса, и меня интересует, появилась ли между вами связь, когда вы встретились? Я знаю, что о ревности не может быть и речи, это я чувствую. Возникни у меня хотя бы малейшее подозрение, что я причиню вам боль, я не стал бы упоминать даже имени Армана. Но я ничего не ощущаю – тишина. Связи не было?» «Связь только в скорби. Он ушел на солнце. А скорбь – самая простая и надежная связь». Ты тихо засмеялся. «Что мне сделать, чтобы вы обдумали мою просьбу? Сжальтесь надо мной, Прекрасная Дама, вверьте мне свою песнь». Я милостиво улыбнулась, но решила, что это невозможно. «Слишком уж она нестройная, дорогой мой, – сказала я. – Слишком…» Я закрыла глаза. Я хотела сказать, что спеть эту песнь будет слишком больно. Внезапно ты поднял глаза к потолку. Ты изменился в лице. И, казалось, намеренно старал-ся сделать вид, что вошел в транс. Ты медленно повернул голову. Ты поднял палец, держа ла-донь у самого стола, потом твоя рука упала. «Что такое, Дэвид? – спросила я. – Что ты видишь?» «Духов, Пандора, призраков». Ты вздрогнул, словно пытаясь избавить от них свой разум. |
