Между тем результаты беглого осмотра казались Уннар зашу весьма обнадеживающими. Открытых ран он не заметил, переломов – тоже. Скорее всего, женщина попросту ослабла от голода и жажды, а степь всегда поглощала слабых, чтобы весной взрастить из лона своего малахитовое море.

Уннар заш осторожно перенес женщину под натянутый тент, коротко приказал:

– Воды.

И начал осторожно, по капле, вливать живительную влагу в приоткрытые губы.

– Ну, давай, давай,– бормотал он, – ты должна ожить. Ты должна вернуть мне все, что я потерял. Давай же…

Его внимание привлек маленький свежий шрам на внутренней стороне ее предплечья, как будто кто то специально сделал небольшой надрез, а потом аккуратно его зашил. Уннар заш потрогал шрам и с удивлением почувствовал, что там, под кожей, что то есть. Маленький жесткий стерженек длиной с ноготь большого пальца.

«Потом, – сказал он себе, – все это потом».

Однако женщина не торопилась приходить в себя. Дыхание оставалось частым и неглубоким, тонкие руки лежали безвольно на одеяле.

– А ну, все отойдите! – рявкнул Уннар заш.

Возможно, он упустил нечто важное, то, что незаметно на первый взгляд? Быстро дернул за узкий ворот одеяния женщины, надеясь разорвать его – застежки не было видно. Ворот подался легко, разошелся ровно посередине, и на белой коже блеснул тонкий шнурок. Уннар заш подумал – серебро, бездумно пропустил шнур меж пальцев, достал медальон.

«Все после», – напомнил он себе.

И, отчаявшись – а отчасти понадеявшись на везение – отвесил своей обретенной надежде хлесткую пощечину. Одну, вторую, третью.

Тело судорожно дернулось под руками, и она открыла глаза.

В этот миг Уннар зашу почудилось, что весь мир вокруг – и великая степь, и хрустальный небесный купол, и застывшие в напряженном ожидании его верные воины – все сжалось в горошину и мгновенно утонуло в переливчатых женских глазах.

Он выругался в сердцах, будучи не в силах оторваться от этого явленного духами чуда. Никогда, никогда не рождалось в степи подобных людей – с ярко синими волосами и глазами, не имеющими цвета. Радужки неведомо как попавшей в степь женщины казались абсолютно белыми, с темно серыми ободками по краю, но при этом переливались всеми цветами радуги словно бриллиант под лучами солнца.

Женщина моргнула, непонимающе уставившись на Уннар заша. Оглядела с ног до головы, и ему не очень понравился взгляд – резал как ножом, почти проникая под кожу, с хрустом вспарывая сознание. Мимолетная улыбка тронула уголки бледных, растрескавшихся губ. А Уннар заш вдруг подумал, что та, единственная тонкая женщина, которую он видел, этой и в подметки не годилась. Брату наверняка понравится, он ведь любит таких вот, с норовом, их всегда приятней ломать, наслаждаясь собственной безграничной властью и безнаказанностью.

Да и – великие духи! – кто посмеет перечить самому владыке Степи?!!

«Она привыкла повелевать? Что ж, тем хуже для нее».

Уннар заш молча протянул женщине флягу с водой, та приняла ее и начала жадно пить, поглядывая на воина из под иссиня черных ресниц. А Уннар заш отчего то пожалел, что не заглянул в ее медальон. Нет, конечно же, он мог сделать это в любой момент, но…вдруг смутился под пристальным взглядом этих бриллиантовых глаз. И одновременно – странное, не поддающееся объяснению удовлетворение.

«Огонь баба. Брат оценит, обязательно оценит…»

Ну, а что дальше?

Он понимал, что женщина явилась из за Гиблых Радуг. Из страны, неведомой и враждебной, где все люди обладают такой вот белой кожей и тонкими, непрочными костями. Точно так же он знал, что преподнесет ее в дар Повелителю, и тот простит своего кровного брата. Тонкие женщины ценились дороже золота, ибо несравненно владели искусством любовных утех и, к несчастью, были недолговечными цветами гарема Повелителя.