— Конечно нет! Я не был там давным-давно. Едва ли я могу быть знакомым с окружным прокурором.

— А поблизости есть местечко под названием Ричбелл?

— Да, примерно в дюжине миль от Уайт-Плейнс.

— Что оно собой представляет?

— Городок или деревня, названная так в честь некоего Джона Ричбелла, который основал соседнюю деревню Мамаронек в 1661 году; одна из станций Нью-хейвенской пригородной железной дороги от вокзала Гранд-Сентрал через Уэстчестер в Стэмфорд, штат Коннектикут. Станция Ричбелл находится между Мамаронеком и Харрисоном. — Нокс усмехнулся собственным воспоминаниям. — В далеком прошлом я знал девушку, которая жила там. В 20-е годы, еще подростком, я тайком брал машину отца и ездил повидать ее. Тогда это был симпатичный городок.

Доктор Фелл задумчиво скосил глаза:

— Кстати, об этом…

— О чем?

— О женщинах! — рявкнул доктор Фелл, словно отрицая возможное обвинение в непоследовательности. — Черт возьми! — продолжал он, разрубая рукой воздух с шумом, напоминающим ветер в пещере. — Вы прожили в Англии тридцать два года, я знаю вас минимум шестнадцать из них, и тем не менее мы никогда не обсуждали личные дела. Например, вы женаты?

— Нет. То есть да.

— Так да или нет?

— Я был женат. Но с тех пор столько воды утекло… — Нокс казался слегка смущенным. — Мы разошлись почти двадцать лет назад, спустя несколько месяцев после войны, с тех пор не виделись и не поддерживали никакой связи. Но так как никто из нас не начинал бракоразводный процесс, то, полагаю, мы все еще женаты.

— Ваша жена была американкой? Возможно, та самая детская любовь из Ричбелла?

— Нет-нет, ничего подобного! Девушку из Ричбелла звали Констанс, хотя ее фамилию я не могу припомнить. Джуди, моя жена, была стопроцентной англичанкой. Правда, когда мы решили разойтись, она уехала в Америку…

— Значит, леди была англичанкой, но после вашего разрыва отправилась в Америку?

— Неужели это так сложно? — Нокс также повысил голос. — У Джуди имелись собственные деньги, и она была чересчур горда, чтобы взять у меня хоть пенни. К тому же ее любимый дядя уехал в Сан-Франциско и там разбогател. Как раз когда мы решили расстаться, Джуди узнала, что ее дядя умер и все завещал ей. Поэтому она уехала в Нью-Йорк, а потом в Сан-Франциско, чтобы вступить в права наследования. Это был октябрь 45-го года, а сейчас январь 65-го. Конец истории. Кстати, ее звали не Джудит. «Джуди» — не сокращение. Просто она называла меня Панчем, а я ее — Джуди.

— Надеюсь, любя?

— Сначала да. Джуди на десять лет моложе меня. Мы поженились в лондонском ЗАГСе в 38-м году — какое-то время это была великая страсть. Но она стала меня в чем-то обвинять, я ответил тем же, и дело кончилось разрывом. Вот и все.

— Я вам искренне сочувствую, — с неуклюжим смущением промолвил доктор Фелл. — Надеюсь, я не разбередил старую рану? Вы уже не ощущаете… — И подумал: «Интересно, что он ощущает на самом деле?»

Сидя напротив доктора, зажигая сигарету и жонглируя стаканом, который он опустошил почти залпом, Филип Нокс тщетно пытался разобраться в прошлом. Кто был прав? Кто не прав? Он не мог этого определить, да и какое это имеет значение? Казалось абсурдным, что образ Джуди — какой она выглядела тогда и в некоторой степени могла выглядеть теперь — мог все еще иметь над ним какую-то власть.