* * *

— Я люблю тебя, и ты любишь меня. Хочешь, я поговорю с ним?

— Ты с ума сошел!

— Он человек трезвого ума. Он поймет все и простит нас.

— Но он любит меня и считает тебя своим лучшим другом, разве ты не понимаешь?

— Он ненавидит фальшь. Я объясню ему все…

* * *

Амер Вагди продолжал:

— Измена… Прекрасная тема. Но я хочу, чтобы ты все-таки написал книгу, иначе люди тебя забудут, как забыли меня. Ничего не осталось от тех, чьи мысли не были записаны. Кроме Сократа.

Мадам тем временем наслаждалась греческой песней, исполняемой но просьбе радиослушателей. В песне, по словам мадам, девушка перечисляет качества, которые она хочет видеть в юноше своей мечты. Мадам слушала, закрыв глаза.

— Сократ стал бессмертным, — говорил между тем Амер Вагди, — благодаря своему ученику Платону. Странно только, что он предпочел выпить яд и пренебрег возможностью бегства!

— Да, — с горечью сказал я, — несмотря на то, что не знал за собой вины или ошибки.

— А сколько людей поступают совсем наоборот!

— Эти люди — изменники.

— Есть реальность и есть легенды. В жизни, сын мой, поистине есть от чего прийти в замешательство, а иногда она ставит в тупик.

— Но ведь вы из поколения, которое верит?

— Вера… сомнение… это как день и ночь.

— Что вы имеете в виду?

— Я говорю, что они неразделимы. А ты, сын мой, из какого поколения?

— Смысл в том, что мы делаем, а не в том, что мы думаем.

— Думаем… делаем… — засмеялась мадам, — что это?

Старик тоже засмеялся и сказал:

— Очень часто молодым философам представляется, что самое ценное в нашей жизни — вкусная еда и красивая женщина.

— Браво… браво… — захохотала мадам.

Тут уж и Зухра не удержалась. Я впервые услышал ее смех, и мои печали на время рассеялись. В наступившей затем тишине было отчетливо слышно, как ветер с ревом бил в стены дома, в наглухо запертые окна.

— Верить и делать — это высший идеал, — сказал я Амеру Вагди. — Не верить и делать — это другой путь, который называется безысходностью. А верить и не иметь возможности сделать — это ад.

— Мне очень жаль, что ты не видел Саада Заглула. Этот человек не побоялся изгнания и смерти.

Я посмотрел на Зухру — одинокую, изгнанную. Но во всем ее облике была уверенность и надежда. И я позавидовал ей!

* * *

Спустя неделю я вновь навестил Дарию. Дом ее опять стал таким же уютным, каким был при Фавзи, преобразилась и ее внешность, хотя в глазах застыла тоска. Одна, без денег, без работы и, возможно, без надежды устроиться.

— Тебя не очень стесняют мои визиты? — спросил я.

— По крайней мере, они дают мне почувствовать, что я еще живу.

Эти слова болью отозвались в моем сердце. Я отчетливо представил себе ее положение. Мы оба понимали, что спасение для нее только в работе. Но как ее найти? Дария имела степень лиценциата по литературе и древним языкам, однако существовали трудности, с которыми приходилось считаться.

— Не запирай себя в четырех стенах.

— Я думала об этом, но пока не сдвинулась с места.

— Если бы я мог навещать тебя каждый день!

Она улыбнулась.