Естественно – ведь у них было столько дел в этот сумеречный час. Они всегда были заняты. Рано или поздно Муми‑мама заспешит от кухни к кладовке – принести колбасу и масло. Или к картофельной грядке. Или к дровяному сараю. Каждый раз у нее был такой вид, словно она шла совершенно незнакомым и удивительным путем. Куда – никто не мог сказать наверняка. Она могла направляться по каким‑то секретным делам, которые считала интересными, или играть в свою собственную игру, или бродить просто ради того, чтобы бродить.

Вот она прошла, подпрыгивая, как деловитый белый мячик, в самой дальней глубине, среди голубейших из голубых теней. А вот и Муми‑тролль, держащийся в стороне, сам по себе. А вот и Малышка Мю, пробирающаяся по склону, – само движение, ничего более, так трудно ее заметить. Лишь промельк чего‑то решительного и независимого, настолько независимого, что у него не было необходимости показываться на глаза. В хрустальном шаре они казались маленькими и одинокими, а все их перемещения – бесцельными.

Муми‑папе это нравилось. Это была его вечерняя игра. Она порождала ощущение, что все они нуждаются в его защите, что они находятся на дне моря, о котором знает только он один.

Уже почти стемнело, когда вдруг в хрустальном шаре что‑то произошло: там появился свет. Муми‑мама впервые за все лето зажгла керосиновую лампу. И сразу ощущение безопасности сосредоточилось в одном месте – на веранде, где сидела Муми‑мама, поджидая свое семейство, чтобы подать вечерний чай.

Хрустальный шар потускнел, синева превратилась в черноту; разглядеть можно было только лампу.

Муми‑папа некоторое время стоял, не зная толком, о чем он только что думал, потом повернулся и пошел к дому.

– Что ж, – сообщил Муми‑папа, – думаю, теперь мы можем спать спокойно. Опасность миновала. Но на рассвете я еще раз проверю это место, чтобы убедиться, все ли в порядке.

– Хм, – сказала Малышка Мю.

– Папа, – воскликнул Муми‑тролль, – разве ты не заметил? У нас появилась лампа!

– Да, вечера становятся длиннее, и я подумала, что сейчас самое время зажечь ее. Во всяком случае, сегодня у меня появилось такое чувство, – объяснила Муми‑мама.

Муми‑папа сказал:

– Ты положила конец лету. Нельзя зажигать лампы, пока лето по‑настоящему не закончится.

– Что ж, в таком случае наступит осень, – как всегда спокойно ответила Муми‑мама.

Лампа горела с шипением, из‑за этого все казалось близким и безопасным в их маленьком семейном кругу, где все друг друга знали и друг другу доверяли. За пределами круга лежало все чужое и пугающее, и темнота, казалось, подымалась все выше и выше и распространялась все дальше и дальше – к самому краю света.

– В некоторых семьях отец решает, когда зажигать лампу, – пробурчал Муми‑папа в свой чай.

Муми‑тролль разложил перед собой бутерброды в обычном порядке: сначала бутерброд с сыром, потом – два с ветчиной, потом – один с холодной картошкой и сардинами и самым последним – с повидлом. Муми‑тролль был совершенно счастлив. Малышка Мю ела только сардины, так как чувствовала, что это необычный вечер. Она задумчиво глядела в темноту, и чем больше она ела и смотрела, тем чернее становились ее глаза.

Свет лампы ярко сиял на траве и кусте сирени. Но там, где сгущались тени, там, где одна‑одинешенька сидела Морра, он был гораздо слабее.

Морра так долго пробыла на одном месте, что земля под ней замерзла. Когда она встала и подвинулась чуть ближе к свету, трава захрустела, как осколки стекла. Дрожь испуга пробежала по листве, несколько листьев скрутились в трубочку и упали на плечи Морры.