— Я знаю. Но все будет хорошо, — говорит мой муж с неизбывным оптимизмом. — Скоро мы возобновим строительство, и все вернется на круги своя.

Я прижимаюсь к нему, отчаянно желая поверить в его слова.

* * *

Мы подавляем острое желание пройти мимо коттеджа. Вместо этого проводим нежданные свободные дни либо в пабе, либо в долгих прогулках по деревне и лесу.

— По крайней мере, я пока могу отдохнуть от отделки дома, — говорит Том в субботу, когда мы идем по деревенской площади, и берет меня под руку. Он так много сделал в коттедже с тех пор, как мы переехали: убрал истертый до ниток ковер на лестнице, покрасил гостиную и нашу спальню в красивый серо-голубой цвет, отциклевал пол… Впоследствии он хочет снять обои в маленькой спальне, чтобы отделать ее к рождению ребенка, хотя он откладывал это до проверки моей беременности на двенадцатой неделе, чтобы не искушать судьбу.

Когда мы возвращаемся в воскресенье после обеда, с сумками и собакой — как гости в собственном доме, — у меня замирает сердце. Полицейские машины и фургоны все еще припаркованы на нашей подъездной дорожке. Другой офицер в форме — на этот раз мужчина средних лет — сообщает нам, что они должны закончить раскопки к концу дня и нам разрешено находиться в коттедже, но нельзя выходить в сад, пока они не закончат. Интересно, обыскали ли они дом изнутри? От этой мысли мне становится не по себе: не хочется думать о том, что полиция рылась в наших вещах. Когда я делюсь этими опасениями с Томом, он заверяет меня, что полицейские сказали бы нам, если б собирались это сделать.

Остаток дня мы с мужем скрываемся.

— Интересно, что думают об этом соседи? — вслух размышляю я, стоя у окна, потягивая чай без кофеина и думая о пожилой чете, Джеке и Бренде, — они живут по соседству. Их участок отделен от нашего живой изгородью, но Бренда отличается скромностью, доходящей до пуританства, и, когда Клайв представил планы по расширению кухни, эти двое выступили против.

В конце нашей подъездной дорожки собралась небольшая толпа, лишь частично скрытая полицейскими машинами.

— Держу пари, это журналисты, — замечает Том, глядя на них поверх моего плеча и крепко сжимая в руке кружку. — Ты не хочешь позвонить своему отцу и посоветоваться?

Мой отец — главный репортер одного из национальных таблоидов. Я мрачно киваю. Чувствую себя такой же незащищенной, как если бы кто-то сорвал крышу с нашего дома.

— Это кошмар, — бормочу я. На этот раз Том не пытается разуверить меня. Вместо этого он мрачно молчит, потягивая свой кофе и играя желваками.

* * *

Позже я звоню отцу, чтобы спросить его совета.

— Вот как, ты не хочешь поделиться эксклюзивным материалом со старым отцом? — убийственно-серьезно шутит он.

Я смеюсь.

— Я ничего не знаю! Все еще может оказаться, что этому скелету сотни лет.

— Ну, на тот случай если это не так, я должен предупредить тебя: как только полиция подтвердит факт преступления и опознает тело, на вас набросится толпа журналюг.

— Может, нам съехать? — Хотя, произнося эти слова, я понятия не имею, куда мы можем поехать. Мы не можем позволить себе гостиницу. Я хотела бы, чтобы папа жил поближе. Или мама, но она еще дальше.

— Нет. Нет, не надо. Просто будь готова, вот и все. И если тебе что-нибудь понадобится — информация или совет, — дай мне знать.

Судя по звонкам телефонов на заднем плане и общему шуму — кто-то разговаривает, кто-то перемещается и скрипит стулом, — папа сейчас у себя в редакции.

— Ваша контора пришлет сюда кого-нибудь?

— Я думаю, пока что мы будем пользоваться услугами пресс-агентства.