— О правогласный, прости моё ничтожество, — тихо подал он голос. — Смилуйся и повелевай, о затмевающий солнце!

Повинную голову меч не сечёт. Кажется, подобное выражение бытовало у всех известных Зетху народов. Он усмехнулся и начал постепенно умерять голос, пока гонг не перестал испуганно отзываться на каждое слово.

— Слушай меня, раб, и слушай внимательно, ибо ушей твоих сейчас коснётся радостная весть. Скоро сюда со звёзд прибудет наш отец, сильнейший из сильных, лучезарный Хра. Я желаю, чтобы ты спешно приготовил достойное место, где он будет блистать среди своей свиты, затмевая солнечный свет, — пока не снизойдёт освятить присутствием свой новый храм. Смотри же, раб, не осрами меня! — Зетх сузил светящиеся глаза, его грива встрепенулась, породив ветер. — И вот ещё что… Утром, как только рассветёт, пусть меня разбудит жрица. Я порадуюсь деве с телом гладким, как мрамор, и свежим, как только что распустившийся лотос. А из одежд пусть будет на ней только сетка. Редкая, украшенная бисером сетка, надетая прямо на тело, гладкое, как мрамор, и свежее, как лотос. Ты всё понял, червь?

Когда он вернулся в Святилище, Гернухор усердно трудился, создавая картину пира богов, приемлемую для туземцев. Местные, видите ли, считали небожителей изначально бесплотными существами, которые проявлялись на материальном плане лишь из снисхождения к убогому разуму смертных. Даже юные жрицы, которых Зетх брал на своё ложе, были уверены, что не просто удовлетворяют его мужскую потребность, — для них это было целое духовное путешествие, восхождение к Божественному, священное служение во имя счастья страны. Потому-то и приходилось утаскивать алтарь в подземелье, а по окончании пира, вместо того чтобы просто отправить объедки в утилизатор, орудовать лучемётом, поставленным на минимальную мощность. Ещё не хватало, чтобы случайный взгляд застиг богов обедающими, точно какие-то смертные!

Одной рукой Гернухор торопливо запихивал в рот ошмётки остывшего мяса, другой водил безотказным «Сехемом», выжигая на алтаре остатки пира. Жирный дым, подсвеченный малиновыми сполохами, закручивался столбом и уходил вверх — знак верующим, что жертва принята и одобрена.

— Развёл ты, Гнус, вонищу…

Зетх закашлялся, разгоняя ладонью удушливый чад. Гернухор, не заметивший его приближения, выронил облюбованный кусок и испуганно втянул голову в плечи, но ничего страшного не произошло. Зетх только сказал:

— Завтра, когда повезёшь товар на сдачу, спроси у Маат, когда прибывает Хра и кто с ним ещё будет. Дошло?

Проверив периметр и сокровищницу, он как следует вымылся (вода чистейшая, и можно не экономить: да за одно это…) и лёг спать, но сон пришёл далеко не сразу. Только мысли в голову лезли, как на подбор, одна другой тягостнее. Небетхет…

Тогда, в тюрьме, он в охотку поиздевался над Толстуном; тот, скорее всего, так и не узнал, что самому Зетху приходилось не слаще. Небетхет… Всё ли у неё хорошо, где она сейчас, а главное, с кем?.. Тешится небось с этой ошибкой Творцов, всегда была, крыса, неравнодушна к нему… Ну и пускай себе тешится. Баб кругом много, а брат, какой ни есть, на этом свете один.

Зетх долго ещё ворочался в постели, вздыхал, пытался волевым усилием отогнать непрошеные думы, наконец совсем было собрался подняться и набить курительницу, но тут его наконец сморило. Узер, осень, каникулы… поездка в Заповедный лес… Весело посвистывала отцовская праща, мчались к цели меткие камни. Жирные, отъевшиеся кубавли в ореоле чёрно-белых перьев падали наземь. Узер, радостно смеясь, поспевал ловить их на лету. Один, другой, третий — всем достанется!

«Зетх, сынок, спугни-ка мне ещё одного. Вдруг кто в гости заглянет…»

На обветренном, покрытом шрамами лице полководца Геба расцветала улыбка…

Брагин.