|
– Ай яй яй, – качает головой Василий Константинович, – нехорошо иметь девичью память, граждане комэски и комкавполками. А если у коня передние ноги значительно выгнуты назад в коленях? – Не годится, если гнуты в коленях, – гудят командиры. – Да я знаю, что не годится. А вот этот конь? У него ноги, как луки. Зачем его взяли? – Недоглядка. – Прошляпили, гражданин министр. – Люблю самокритику, – говорит Блюхер хмуро, – только не в военных организациях, а в лавках головных уборов. Этого коня выбраковать. Главком идет дальше. Он придирчиво осматривает каждую лошадь, смотрит, как подкована, заглядывает в зубы, пробует на ощупь мышцы ног. И вдруг возле забора он видит кобылу с огромными страдальческими глазами, а возле нее рыженького жеребенка. Тот жмется к матери, испуганно смотрит молочными еще, с голубизной, глазенками на людей, которые приближаются. Кобыла притирает сына к забору, стараясь спрятать его от людских взоров. – Ах ты, маленький, – ласково говорит Василий Константинович. – Ах ты, красавец мой нежный… Он осторожно тянет руку к жеребенку. Кобыла настороженно следит за его рукой и переступает задними ногами – часто часто, словно собираясь взбрыкнуть. – Василий Константинович, – опасливо говорят командиры, – как бы она не зашибла… – Да разве она зашибет, – по прежнему ласково говорит Блюхер, – она ж видит, что мы к нему с лаской, она только жестоких будет шибать… Он дотрагивается до головы жеребенка и легонько начинает почесывать его лоб, поглаживать за ушами, что то тихое и нежное говорит ему, угощает четвертью сахарного кусочка. Жеребенок делает шаг от матери к Блюхеру и начинает тереться об его руку тоненькой шеей. Мать теперь уже не переступает задними ногами так часто, только все время опускает голову и трогает сына губами за спину. Жеребенок оглядывается на нее, не отходя от Блюхера, и тихонько покачивает головой, будто успокаивая ее. Василий Константинович берет лошадь за узду и ведет ее среди ржания и копытного перестука в конюшню. Следом за кобылой идет жеребенок. – Разве можно брать лошадей с сосунками? – спрашивает Блюхер командиров после того, как поставил мать с сыном в стойло и насыпал им вволю сена. – Разве ж можно, дорогие граждане командиры? – В приказе про это не сказано. – Гражданин министр, там только сказано, чтоб явно жеребых маток не брать. – Если б там было запрещено, разве б мы стали? Тоже ведь не звери, а люди. – Эх хе хе, – задумчиво и грустно тянет Блюхер. – Ладно, впредь имейте в виду, люди… Пойдемте к вам в штаб, посмотрим, как обстоят дела с фуражом и боеприпасами. ШТАБ КАВБРИГАДЫ – Дайте мне список телефонов, – просит Блюхер, зажав телефонную трубку плечом возле уха, – надо позвонить в типографию. – Пожалуйста, гражданин министр. – Спасибо. Блюхер быстро листает напечатанную на гектографе телефонную книжку штабных телефонов. – Что такое инфористот? – удивленно спрашивает Блюхер. – Информационно исторический отдел, гражданин министр, – со снисходительной улыбкой объясняют Блюхеру. – Вот в чем дело… А изопу? Что нибудь связанное с художниками? – Это фельдшерский изоляционный пункт. – А что такое ВПН? – Военный помощник начальника железной дороги. – Ага… Ясно… – Блюхер называет номер телефона, ждет, пока ответят, и говорит: – Это Блюхер. Да, товарищ начальник телефонной станции, да, тот самый. |
