|
Да, товарищ начальник телефонной станции, да, тот самый. У меня к вам просьба. Пожалуйста, переведите на русский язык все обозначения вроде инфористот, изопу, пертелстан и так далее. Научитесь уважать родной язык. Блюхер кладет трубку на рычаг, качает головой. – «Изопу»! В типографию я позвоню позже, давайте посмотрим, что к вам поступало в последние дни из боеприпасов. Ему приносят пачку приказов и рапортов. Он просматривает бумаги, шевелит губами, подсчитывая что то, гремит костяшками на счетах. То и дело ему попадаются бумаги, перечеркнутые размашистыми резолюциями. Написаны резолюции громадными, но абсолютно стертыми буквами – карандаш раскрошен, поэтому понять, что написано в самом документе, нет никакой возможности. Блюхер несколько раз смотрит на свет, чтобы разобрать написанное. – Кто рисовал на накладной? – Я, гражданин министр, – отвечает один из командиров. – Прочтите. – «Прошу принять к сведению и незамедлительно выделить два мешка для нужд кухни. Синельников». – Это вы Синельников? – Так точно. – А свою фамилию вы буквами поменьше рисовать не можете? Нескромно эдакими буквищами свою фамилию рисовать. А теперь прочтите, что написано в накладной. Командир Синельников, ставший совершенно пунцовым, пытается прочесть текст, но не может этого сделать из за своей резолюции. – Ну вот что, – говорит Блюхер, – приказываю впредь резолюции, если в них есть настоящая нужда, а не «мешок для кухни», накладывать на полях чернилами и подписываться нормально. Если резолюция нужна побольше и на полях не умещается, извольте потрудиться и подклеить к документу чистый листочек бумаги. Этому легко научиться, – усмехается главком и быстро показывает, как надо клеить, – и на нем уж извольте чертить свое просвещенное мнение. – Василий Константинович, – тихо говорит один из командиров, – да разве сейчас время про резолюции говорить и про цвет чернил? Отступаем, крах грозит, Василий Константинович… Блюхер жует губами и отвечает глуховато и с болью: – Дивлюсь на вас: исход войны в конечном счете решает то, как у солдата намотана портянка и чем он накормлен, а вы трещите, как дешевые агитаторы, и по серьезному думать не хотите. На сколько времени хватит вам патронов, если сейчас, завтра, через неделю пойдем в наступление? – На неделю хватит! – На пять дней! – У меня на три дня! – На восемь соберу! – На пять суток… – На двое… – Тьфу! – плюет Блюхер себе под ноги. – Противно слушать. «На пять дней»! Может, ты Меркуловых за день расколотишь? Аника воин, слушать тошно! Он поворачивается к окну и долго смотрит, как эскадрон учится брать барьер и рубить лозу сплеча. – А как они у вас обучены? Ни черта лозу не берут; саблей, как дубиной машут, коней держат, будто молодожен – девку! Блюхер выходит из штабной комнаты, идет на плац, берет у комэска коня, пускает его во весь опор, проносится ветром по учебной полосе, все препятствия берет с упреждением в метр, рубит лозу остро, словно бритвой, осаживает коня прямо перед командирами, легко спрыгивает с седла и говорит: – Научитесь уважать бойца, которого вам предстоит вести в бой. А уважать бойца можно, только научив его воевать лучше, чем противник. Так то вот, граждане командиры. ГЕНШТАБ НАРОДНО РЕВОЛЮЦИОННОЙ АРМИИ Над столом, устланном картами, склонились двое: заместитель начальника оперативного отдела Гржимальский и Блюхер. |
