|
Они подумать могут, что ты над законом, а не он над тобой. В трибунал пойдешь, товарищ. Филиповский впервые за весь разговор вскинул голову: – Ты как меня назвал, Павел Петрович? – Я назвал тебя товарищем, – сказал Постышев. Поднявшись, он сказал следователю: – До суда отпустить. Возвращайся на работу, Филиповский. Ночью в городе двенадцать бандитских налетов зарегистрировано. ГУБКОМПАРТ За длинным столом, покрытым красным сукном, сидели комиссары Хабаровского укрепрайона. Выступал – весь в кожаном – комиссар стройбата, который занимается понтонной переправой через Амур. Комиссар говорил хорошо, с выражением, только правда, по бумажке. Выступать умеет; где надо, покричит, где надо, кулаком над головой взмахнет, а то вдруг на драматический шепот перейдет, что твой Шаляпин. – Только смобилизовав свою стальную волю, – говорил он, – только подняв на должную высоту воспитательную работу, мы сможем взять светозарные рубежи и добиться новых успехов. Ни для кого сейчас не секрет, что дела наши идут хорошо… Постышев бросил реплику: – Куда как лучше! Бойцы твоего батальона третий день без каши сидят. – Это детали, Павел Петрович. А я беру вопрос шире, я его в целом беру, как говорится. Продолжаю. За последние два месяца мы провели около сорока политбесед, охватив более девятисот сорока семи бойцов. – Можно твой текст посмотреть? – попросил Постышев. – А то больно скоро говоришь. Тот передал комиссару фронта текст. Павел Петрович неторопливо листал исписанные странички. – Ты продолжай, товарищ, продолжай, – попросил он, – Так ведь текст у тебя, Павел Петрович. – А ты попросту говори, без текста. Комиссар стройбата растерянно оглядел собравшихся и поднял над головой кулак: – Белая гидра контрреволюции, оскалив свою волчью пасть, бряцает ржавым оружием проклятого империализма! Их свиное рыло пытается хрюкать возле наших границ, угрожая счастью победившего пролетарьята! Не позволим! Постышев спросил: – Кому не позволим и что именно? – Гидре, собственно говоря, не позволим. – А какая она, гидра? С ногами? Или змееобразная? Ладно, садись, комиссар. Возьми свой доклад – липовый он. Я у твоих бойцов только что был. – Можно мне, Павел Петрович? – спросил комиссар Особого амурского полка. – У нас вот какой вопрос: пока имеем передышку на фронте, помог бы с учителями. Народ грамоты жаждет. Я полагаю, что грамотность – она главнейшее подспорье в борьбе за мировую революцию. – Вопрос толковый. Завтра утром выделю тебе троих педагогов – приезжай и бери. Кто еще? – Я. С бронепоезда «Жан Жорес». – Давай, «Жорес». – Так я прикидываю, Павел Петрович, что политработа может человека засушить, как бабочку в гербарии, если одни беседы про счастливое будущее проводить, а при этом на глазах у бойцов отваливать военспецам по шестнадцать рублей золотом, не считая продовольствия. Постышев прихлопнул ладонью по красному сукну, резко поднялся, зло посмотрел на моряка с «Жореса»: – Фамилия твоя, как помню, Солодицкий? Так? Отвечаю. Я сегодня получил шифровку из Владивостока. Там американцы всех наших профессоров, ученых, даже студентов к себе увозят, предоставляя им райские условия. Архивы скупают, библиотеки, за старые письма золото платят. А они счету денег получше нашего учены. Почему они так поступают? Потому как понимают, что будущее – за наукой, за спецами. А кто же нас задарма будет учить драться? Я? Могу тебя навыкам конспирации и подпольной полиграфии выучить. |
